Современные женщины сталкиваются с депрессией чаще, чем хотелось бы. Для многих из них жизнь делится на «до» и «после», ведь депрессия — это ещё и повод задуматься о течении жизни: все ли идет так, как мне хотелось, что можно и нужно изменить, а с чем — смириться, довольна ли я тем, как проходят мои дни, или с тоской жду полуночи, потому что она «обнулит» этот бессмысленный день? Сегодня мы говорим о депрессии с кандидатом медицинских наук Галиной Каменецкой — психиатром, психотерапевтом, старшим научным сотрудником Московского научно-исследовательского института психиатрии. — Галина Яковлевна, давайте определимся, что мы понимаем под термином «депрессия»?

— В обычном, бытовом понимании слово «депрессия» употребляется в двух значениях: как описание грустного, меланхолического состояния и в качестве диагноза. В МКБ-10 (международная классификация болезней, — прим. ред.), депрессия существует как самостоятельная диагностическая единица. А тяжесть этого состояния варьирует в зависимости от сочетания количества признаков и их продолжительности.

Основные симптомы клинической депрессии таковы: стойкое снижение настроения (более двух недель, большую часть дня), ангедония (исчезновение влечения к явлениям, которые раньше приносили удовольствие) и снижение активности, повышенная утомляемость (вроде бы уставать физически не от чего, но человек чувствует себя «разбитым»).

Дополнительные симптомы: снижение внимания, идея «виновности», нарушение сна, аппетита, специфические изменения мышления. Конечно, с легкой степенью депрессии люди в клинику не попадают, а при средней и умеренной депрессии уже возможна госпитализация.

— Можно ли проследить тенденцию по распространенности этого заболевания: количество обращений с депрессией в последние годы увеличивается или уменьшается?

— Да, количество людей, страдающих от этого недуга, с каждым годом увеличивается. Из всех видов психической патологии депрессивные расстройства — самые «популярные». Если брать вообще все заболевания организма, то по распространенности депрессия занимает четвертое место после сердечно-сосудистых заболеваний, перинатальной патологии и инфекции.

По прогнозам Всемирной Организации Здравоохранения (ВОЗ), к 2030 году она займет второе место в этом непочетном списке.

— С чем, по-вашему, это связано?

— Мне кажется, такая ситуация происходит из-за изменения структуры социальных отношений. Я сейчас говорю не от имени ВОЗ, это мое личное мнение. В мире есть такая тенденция — становится все меньше и меньше близких контактов, личного взаимодействия.

Депрессия по сути — это патология близости, нарушения в межличностных взаимоотношениях. Разрыв связей — социальных, внутрисемейных — ведет к разрастанию депрессивных настроений в обществе. В картине депрессии всегда есть «тоска по другому», стремление к близости, которой по каким-либо причинам сложно достичь.

В клиническом смысле депрессия напоминает реакцию горя, только горе всегда связано с конкретной утратой, а депрессия — это горевание как бы без причины. «Я чего-то лишился, мне без этого плохо, но я не знаю, что это конкретно». Все близкие рядом, живы-здоровы, но я сталкиваюсь с невыразимым одиночеством, которое меня поглощает.

— Когда вы сказали про личное взаимодействие, я сразу задумалась о соцсетях, чрезмерное увлечение которыми может способствовать развитию депрессии.

Часто создается ощущение, что мы переводим искренние чувства в пиксели и мегабайты, вместо душевного тепла делимся ссылками на видео и статьи. Даже с родственниками общаемся реже, потому что «зачем, я же вижу ее статусы».

— Соцсети, конечно, вносят свою лепту в психику современного человека. Вот только я бы не сказала, что это относится к депрессивному расстройству. Виртуальное общение дает человеку ощущение множественной близости, а истинную потребность в нежности, заботе, которая связана с реальным присутствием другого человека рядом — не возмещает: «Я много с кем близок, но на самом деле одинок. У меня пять тысяч друзей в Facebook, а истинной близости я не достигаю».

— Что должно измениться в жизни человека, чтобы эффективность лечения была максимальной? Ведь дело не только в таблетках, но и в среде, в которой мы существуем.

— Единой концепции относительно того, почему возникают психические расстройства, нет. Мы не можем сказать: человек заболел депрессией, потому что… Психиатры и психотерапевты пользуются био-психо-социальной моделью, которая объединяет три группы факторов, способствующих развитию психических расстройств.

Биологические, психологические и социальные факторы вносят вклад в развитие психической патологии, в том числе и депрессии. На биологические факторы (наследственность) человек влиять не может: если среди ближайших родственников есть кто-то с тяжелым психическим расстройством, то статистически у него больше риск возникновения подобного заболевания. Но психологические и социальные факторы — это то, что мы в силах поменять, если захотим.

Естественно, на психику человека влияет любая форма зависимости, а также сердечно-сосудистые заболевания,сахарный диабет, ожирение. Следить за своим здоровьем, заниматься спортом, правильно питаться — все это необходимо не только для телесного здоровья, но и для психического.

В социальной жизни нам очень помогают устойчивые семейные связи. Отношения с родственниками могут быть неидеальными, но важно ощущение семьи как опоры. Поддержка друзей: 3-4 близких человека, которым мы можем рассказать про себя и про то, что сейчас в жизни важно.

Знаете, про кого говорят, что они не болеют депрессией? Сплетницы. У них все время есть канал аффективного сброса негативной информации. Вряд ли мы все станем сплетниками, но какие-то микросообщества, в которых мы можем выговориться и разместить свои переживания — хорошая профилактика депрессии. Хорошо, если у человека есть дело, которое приносит ему ощущение самореализации.

— Я также хотела бы остановиться на депрессии как психологическом явлении, а не клиническом. От нескольких психологов я слышала мнение, что депрессия — это подавленная агрессия. Вам близка такая характеристика?

— Не агрессия, а скорее, подавленная энергия. Это энергия действия, которая не может найти себе выход. Это напряжение, направленное на сближение с другим и не достигающее разрядки. Та самая «тоска по другому»: вне состояния депрессии эта энергия была бы потрачена на сближение с кем-то, тесный душевный контакт, но в силу каких-то обстоятельств она сдерживается.

Например, мы хотим построить с кем-то отношения, но не встречаем взаимности. Энергии привязанности некуда уйти, но и исчезнуть она не может. В итоге я как бы направляю ее на себя и пытаюсь удержать внутри.

Через эту модель очень легко объяснить различные соматические проявления депрессии — напряжение мышц, нарушение пищеварения, бессонницу. «Если я расслаблюсь, я потеряю контроль над этой энергией». Тут и до суицидальных мыслей недалеко: «Единственный способ прекратить эту борьбу — перестать существовать».

— Давайте вернемся к теме лечения депрессии. Можно ли разделить лечение на определенные стадии и когда становится понятно, что пора заканчивать?

— Лет 20 назад на рынке появились антидепрессанты нового поколения, достаточно мощные, с меньшим количеством побочных эффектов. Довольно сложный момент в терапии депрессии заключается в том, что у большинства препаратов есть эффект накопления, то есть они начинают полноценно работать через 2-3 недели, а иногда — через месяц или полтора после начала приема. И человеку достаточно долго приходится терпеть, потому что с побочными эффектами он уже сталкивается, а лечебного воздействия пока не чувствует.

Казалось бы, он обратился за помощью, начал принимать лекарства, и естественно, он ожидает какого-то эффекта. До того, как прийти к врачу, он уже какое-то время страдал, а тут ему говорят: «Вот вы лекарства попейте, вам какое-то время будет не очень хорошо — тошнота, понос, тревога может возрасти, суицидальные мысли могут усилиться — но конкретно от депрессии пока вас избавить не можем».

Это очень тяжелый этап лечения, когда нужно ждать. С новыми препаратами побочных эффектов стало меньше, и они проявляются не так ярко, но их действие также накопительное.

Второй важный момент — продолжительность лечения. Помните, нам всегда говорили: «Нервные клетки не восстанавливаются»? На самом деле они восстанавливаются, но это очень длительный процесс. Считается, что продолжительность лечения сопоставима со сроками развития заболевания.

Если вы два месяца находились в состоянии депрессивного расстройства, потом пошли к доктору, вам назначили лечение и оно длилось 2 месяца — это одно дело. Но пациенты не обращаются к психиатру так быстро, мы, психиатры, людей с первым депрессивным эпизодом видим редко, чаще всего их видят психотерапевты.

К нам люди приходят после длительного периода болезни — например, год или полтора. Получается, что лечение займет примерно столько же. Пусть не всегда это будет активная терапия, но все равно это весьма долго.

Плюс ко всему, мы не можем резко отменить прием препаратов, после основного этапа приема таблеток нужен какой-то период поддерживающего лечения. А симптомы — собственно то, из-за чего пациент пришел, — чаще всего сокращаются в первые месяцы лечения.

— Сколько пациентов на этом этапе — смягчения симптомов — стремятся закончить лечение?

— Очень много. Я стараюсь рассказать им, что для того, чтобы нервная ткань восстановилась, нужно больше времени, чем 2-3 месяца. И если мы хотим не только заглушить симптомы, а и провести некоторую профилактику на будущее, — нужно набраться терпения и продолжать лечение.

К сожалению, депрессивное расстройство — это повторяющееся состояние, без должной терапии оно возвращается. Бывает, что пациенты «соскакивают», потом депрессия возвращается к ним, а они возвращаются к нам. И более щепетильно относятся к назначениям.

— Я почти уверена, что знаю ответ на этот вопрос, но все же задам его: кто чаще страдает депрессией — женщины или мужчины?

— Женщины, причем в два с половиной раза чаще, чем мужчины. Мужчинам больше свойственны тревожные расстройства. Такой «гендерный перекос» связан и с особенностями психики женщины, и с более сложной структурой гормонального фона.

Функционирование женского организма циклично, и в момент гормональных изменений мы становимся эмоционально более уязвимы. Некоторые женщины, каждый раз во второй половине цикла, страдают от реального депрессивного состояния. Оно не переходит в клиническую стадию, но, тем не менее, из привычного ритма жизни выбивает.

— Когда пациент говорит о снижении настроения, вы верите ему на слово или проводите какие-то тесты? Ведь настроение — понятие субъективное, как я понимаю?

— Есть, конечно, диагностические шкалы, но основной метод — клиническая оценка, поэтому мы стараемся про это больше расспрашивать. Важно, как пациент оценивает свое настроение по сравнению с приемлемым для него уровнем.

Например, врач может спросить, чтобы как-то объективизировать представление: «Если есть некоторая шкала настроения, где цифра 10 — это когда вы чувствуете себя хорошо, а 1 — совсем плохо, то на сколько баллов вы сейчас оцениваете свое настроение?». Если человек дает оценку в 4-5 баллов, то можно констатировать значительное снижение настроения.

— Завершение лечения — это стойкая ремиссия или окончательное завершение болезни? Может ли пациент, который прошел все длительные этапы приема препаратов, быть уверен, что депрессия не вернется?

— Не могу сказать однозначно. Бывает, что человек приходит с первым депрессивным эпизодом, в процессе лечения у него хороший ответ на препараты и по окончании терапии мы можем с большой долей вероятности сказать, что депрессия вылечена.

Но часто люди приходят с обширным «депрессивным багажом»: может, заболевание проявлялось с юности, но тогда можно было справиться своими силами, или жизненные обстоятельства менялись и ситуация разрешалась сама собой.

А теперь у него нет столько душевного ресурса, и нужна помощь. Перенести сходный эпизод в 24 года и в 43 года — большая разница, последствия тоже разные. С некоторыми пациентами добиться стойкой ремиссии — это большая победа.

— Слушая вас, я вот о чем подумала. Депрессия — это ведь некоторая «привычка страдать». Это состояние переносится очень тяжело, зачастую отрезает человека от его привычного способа жизни и заставляет думать о самых неприятных и глубоких вещах. При этом, судя по вашим словам, человек может годами не придавать этому заболеванию значения. Со временем он адаптируется к депрессивным эпизодам, учится жить с этим. Допустим, он дошел до своего предела и обратился к специалисту. Допустим, прошел курс лечения (с психотерапией или без). С чем он остается? Неужели личность, прошедшая через депрессию, меняется так сильно, что обретает новые реакции, интересы, приоритеты?

— Здесь многое зависит от того, каким человек был изначально. Если он всегда был меланхоличным, склонным к драматизации событий, поиску негатива во всем — вряд ли после выхода из депрессии он переродится и станет совсем другим. А если он предрасположен к изменениям, если ищет ответы на важные для себя вопросы, то депрессия может помочь ему обрести что-то важное.

Я считаю, что ощущение пустоты, которое сопровождает это расстройство, частично остается в человеке и после терапии. Мне кажется, что пережитый депрессивный эпизод «впечатывается» в психику человека.

Может быть, в юности это и может пройти бесследно, все забывается, но в зрелом возрасте этот опыт остается, и человек с ним и дальше живет. Другое дело, как человек этим опытом распоряжается.

Можно пытаться всячески это воспоминание вытеснить, убежать от него. Но можно вынести из него много полезного, ведь в депрессии человек сталкивается с собой таким, каким он никогда себя не знал.

Психиатры между собой говорят, что депрессия облагораживает человека. Он становится глубок, рефлексивен, чувствителен… А бывает, что из депрессии выходит «мерзкая гадина», и тогда становится понятно, что человек этим опытом внутренней глубины не захотел или не смог воспользоваться.

Жить на таких оборотах, конечно, сложнее, чем на уровне бытового отреагирования. Это требует большего внутреннего напряжения, но зато помогает понять про себя что-то новое и важное.