Померещилось или нет? Возвращаемся к теме ложных воспоминаний, конфабуляции, и вместе с нейробиологом Жюль Монтэг разбираемся, как мозг проверяет правильность информации и когда его методы проверки перестают работать, какие повреждения мозга делают человека неспособным сомневаться в оторванных от реальности идеях и мыслях, почему сильные эмоции мешают нам мыслить критически, а мы сами зачастую так легко начинаем не только верить в то, что нам навязали, но отстаивать эти идеи.

Быть сомнительным — неприятно. Быть уверенным — абсурдно.

Вольтер (1770)

>Во время одного из врачебных обходов Мэгги рассказала, как на прошлой неделе она посещала особняк Мадонны, где помогала ей выбирать костюмы для тура. Единственная проблема — Мэгги работает швеей в Дублине. Она никогда не встречалась с Мадонной. И уж, конечно, никогда не давала ей советов по поводу конусных бюстгальтеров. Как показали результаты МРТ, проведенного несколькими днями ранее, когда Мэгги в лихорадочном состоянии поступила в отделение скорой помощи, у нее был энцефалит — воспаление головного мозга.

Теперь вследствие повреждения мозга ее истинные воспоминания переплелись с выдуманными историями. И неважно, насколько бы нелепой эта работа звездного портного ни казалась — Мэгги все воспринимала за чистую монету. В этом и проявляется суть конфабуляции ⓘКонфабуляция (от лат. confabulatio – беседа, разговор) – ложные воспоминания о вымышленных или реальных (но не имевших места в указанное время) событиях. — в неспособности к критическому мышлению. То, что остальные люди воспринимали как явную ложь, для Мэгги было истинной правдой.

Наиболее тяжелые формы конфабуляции возникают из-за повреждений мозга, вызванных энцефалитом, инсультом, физической травмой или нехваткой тиамина (витамина В1) вследствие хронического алкоголизма. Некоторые больные в подобном состоянии могут выдумывать совсем уж сказочные вещи — они рассказывают о том, как в прошлой жизни были капитаном космического корабля или же сообщают о пришельцах и НЛО.

Подобные больные часто уподобляются героям фантастических рассказов, рассекающим на швейной машинке по звездным особнякам. Их воспоминания и ощущения из прошлого переносятся в настоящее, смешиваясь и искажая друг друга.
В 1889 тема этой болезни была поднята русским психиатром Сергей Корсаковым. В своем отчете он сообщал о пациентке, которая однажды посетила Финляндию. Описывая поездку, она прибавила к этой истории свои воспоминания о Крыме, и таким образом оказалось, что в Финляндии постоянно едят баранину, а ее жители — это татары.

Как и пациентка Корсакова, многие больные конфабуляцией приукрашивают действительность, дополняют ее мелкими деталями или просто путают факты — и в этом они немного похожи на нас. Обычно интуиция помогает нам автоматически понимать, что есть выдумка, а что — нет, и на основе этого незамедлительно принимать достоверность факта. Информацию или ощущения, кажущиеся неправдоподобными, мозг здоровых людей как правило проверяет. И в ситуации, скажем, столкновения с кенгуру по пути в Эдинбург резонно поднимает вопрос — а не померещилось ли?

Затем уже на уровне подсознания мы перепроверяем подобную информацию, используя так называемые маркеры сомнения (doubt tags), связанные с работой орбитофронтальной коры и медиальной префронтальной коры головного мозга. Подобные маркеры сообщают нам, что «здесь что-то нечисто». У больных с конфабуляцией эти участки мозга оказываются повреждены, отчего пациенты оказываются неспособными к сомнению, даже сталкиваясь с вопиюще нереальными идеями и мыслями.

Травма мозга не является единственной причиной возникновения конфабуляции. У маленьких детей, к примеру, часто наблюдаются подобные нарушения, что, как предполагают нейробиологи, связано с развитием их префронтальной коры. А исследователи из Бедфордского университета в Британии и Университета Британской Колумбии в Канаде недавно смогли убедить группу здоровых студентов в наличии у них криминального прошлого.

Чтобы добиться этого, участникам эксперимента вначале рассказали о реальном происшествии, пережитом ими в юности, точные детали которого были предварительно получены от членов семьи. А уже следом им была «скормлена» выдуманная история об инциденте, связанном с полицией, якобы поведанная их же родителями. После  испытуемых попросили подробно рассказать о том, что именно с ними случилось во время каждого из событий — как выдуманного, так и реального.

Ко времени третьего интервью симптомы конфабуляции были обнаружены у 70% испытуемых — так, они признались в краже, нападении и угрозе применения оружия, результатом чего и стал привод в полицию в раннем возрасте. При этом с каждым повтором история становился все более и более достоверной.

«Я помню двух полицейских. Их было двое, — сообщила одна из испытуемых. — Я уверена в этом… Мне кажется, один из них был белым, а второй вроде латиноамериканцем… Помню, как попала в передрягу. И мне как бы пришлось рассказать им, что я совершила…».

 

«Помнишь ли ты, как ты кричала?» — спросил интервьюер.

 

«По-моему она назвала меня шлюхой, — был ответ. — Я была взбешена и бросила камень в нее. Я сделала это, потому что не могла подобраться к ней ближе…».

Неспособность проверить некоторые воспоминания и ощущения является общей проблемой как для больных конфабуляцией, так и здоровых людей. Уильям Херштейн, философ и исследователь когнитивистики из Колледжа Элмхерст в штате Иллинойс, обозначил эту проблему как неспособность игнорировать ошибочную реакцию (the failure to reject the flawed response).

Это особенно характерно для воспоминаний и ощущений, которые вдохновляют нас, навязаны нам, или же которые появились в ответ на давление. К примеру, во время судебного допроса невиновный подозреваемый, пытаясь удовлетворить просьбу «высказать свою наилучшую догадку», может невольно выдумать ложные воспоминания, и, как результат, дать ложные показания.

Подобные сильные эмоции могут существенно влиять на работу маркеров сомнения. Потому что именно они определяют, насколько ярким и достоверным будет нам казаться воспоминание и насколько глубоко мы сможем воспроизвести и погрузиться в него. Люди обычно становятся крайне уверенными во время ожесточенного спора. Но отсутствие сомнения еще не равносильно присутствию истины.

Недостаточная сомнительность — продукт эволюции. Рычащее животное передо мной — это волк? Или нет? Нет времени на размышления. Беги. Просто беги.

Но у этого механизма есть и обратная сторона — возможность быть обманутым. Люди с повреждением медиальной префронтальной коры вдвое чаще верят лживой рекламе, чем те, у кого этот участок здоров — вне зависимости от уровня грамотности или способности к запоминанию.

Исследователи полагают, что это может объяснить, почему пожилые люди так легко становятся жертвами мошенничества. С возрастом структурная целостность и функциональность медиальной префронтальной коры затухают, а с ними притупляется и способность сомневаться.

Даже без учета физического повреждения мозга само состояние конфабуляции и, как следствие, недостаточная сомнительность имеют ряд моральных и этических последствий. В 2012 исследователи Лундского Университета в Швеции в ходе эксперимента просили испытуемых обозначить, насколько они согласны с тем или иным высказыванием о военных конфликтах, иммиграции, государственном надзоре и проституции.

Согласно одному из таких высказываний, «насилие, которое применил Израиль в отношении ХАМАСа, морально оправдано, несмотря на жертвы среди мирного населения Палестины». Другое заявление напротив осуждало насилие. Испытуемым нужно было выбрать один из вариантов и затем прочесть вслух свои ответы. Втайне от участников эксперимента их настоящие ответы были подменены на противоположные.

После того, как оглашали ответ, к примеру, противникам предоставления убежища иммигрантам, им напоминали о том, что они оценивали такой поступок как высокоморальный. Поразительно, но 69% опрошенных как минимум один раз не заметили подмены ответов и, подвергшись конфабуляции, начали защищать противоположную для себя точку зрения. Подобное поведение объясняется выборочной слепотой (choice blindness) — когда мы не замечаем несоответствий между выбором, который мы сделали, и его последствиями, после чего мы начинаем придерживаться уже несвойственных для себя взглядов.

По прошествии недели участники с симптомами конфабуляции стали принимать на веру ложный выбор с еще большей легкостью. Как сообщил в интервью один из организаторов эксперимента Петер Йоханссон, специалист в области когнитивистики из Лундского Университета, когда мы формируем аргументы в свою защиту, мы влияем не только на собеседника, но и на самих себя. И может так быть, что формирование и изменение наших ценностей происходит не в результате сознательного выбора, а скорее вследствие рационализации — защитного механизма психики, который помогает сохранить самоуважение, выдавая желаемое за реальное.

Анализ результатов окулографии (определение координат взгляда) показал, что большинство из тех, кто испытал конфабуляцию, не заметили манипуляции над собой. И это тревожный сигнал. Хотя недостаточная сомнительность и способна спасти от волка, она также делает нас восприимчивыми к обману.

Способность сомневаться несомненно ценна. Она заставляет нас выдвигать гипотезы и требует их доказательств, толкая, таким образом, науку вперед. Как сказал средневековый философ Пьер Абеляр,

«Сомнение приводит к поиску, а поиск приводит к истине».

Хирштейн неожиданно связывает это состояние сомнительности с реакцией «бей или беги». Сомнения не просто влияют на наше мышление. Воздействуя через вегетативную нервную систему на организм, они сопровождаются крайне неприятными ощущениями, как будто грызущими нас изнутри. Возможно, эти ощущения и являются той причиной, почему мы переосмысливаем свои слова и действия.

Но сомнительность подобна обоюдоострому мечу. Водоворот противоречивых мнений легко способен затянуть нас в бурлящую пучину сомнений и превратить в добычу для манипуляторов. Как заявила в 1969 г табачная компания Brown & Williamson,

«Сомнение есть наш продукт, так как именно оно служит наилучшим орудием в борьбе с закостенелым общественным мнением».

Вот рецепт приготовления сомнения. Заключите выражения, такие как «эксперт» и «данные», в кавычки. Добавьте парочку продажных критиков. Отметьте их мужество. Используйте с выгодой противоречивость их исследований. Стимулируйте здоровый скептицизм. Перемешайте. Готово. Вы только что вынудили своего оппонента задаться вопросами даже без прибегания к фактам и аргументам.

Лихорадка Мэгги прошла, равно как и ее фантастические истории. Способность к сомнению была восстановлена ценой обмена одной уязвимости на другую. Но уж лучше бороться с сомнениями, чем не иметь их вовсе. Не так ли?..

Об авторе оригинала

Жюль Монтэг — ирландский нейробиолог и писатель, проживающая в Лондоне. Ее книга по нейробиологии личности “Lost and found” готовится к выходу в  2018 г.

Источник: Why is the brain prone to florid forms of confabulation? / Aeon