Привязанность как и любая другая потребность не является внутренней функцией организма, а имеет отношение к тому, что происходит на границе организма и среды. Сначала привязанность является необходимым условием выживания, в дальнейшем она становится основным фактором развития. 

Привязанность выводит мое существование за пределы понятия индивидуального проекта и делает другого не менее важным, чем я сам. Поскольку, если в лесу падает дерево, его никто не слышит.

Привязанность фактически является синонимом завершенности. Личность, подобно предложению или фразе, нуждается в том, чтобы быть кому то адресованной. Когда послание находит адресата, тем самым достигается и цель обращения. Хорошая привязанность это ощущение того, что все, что исходит от меня, попадает куда следует и ничего не теряется. Мое существование подтверждено самой высшей инстанцией — другим человеком. Следовательно, Другой это тот, кто делает предположение утверждением.

Привязанность привлекательна эмоциональной доступностью Другого. Скорее, даже тем, что эта доступность взаимна. Например, в моем присутствии другой не совершает дополнительных усилий, чтобы притворяться или производить впечатление. Со мной он чувствует себя также, как когда смотрится в зеркало. Мое присутствие делает его жизнь более ясной. И то, что я с такой легкостью могу говорить про другого, имея в виду самого себя, только подтверждает симметрию этих процессов. Я как бы нахожу обоснованность своей потребности в привязанности в том, что она характерна не только для меня.

Многие вещи происходят ради установления привязанности, даже если тот, кто их делает, уверен в обратном.  Привязанность является совершенно уникальным феноменом, который нельзя заменить ничем. Можно даже сказать, универсальным аттрактором любой индивидуальной судьбы. Если рассматривать первое предложение в отрыве от второго, тогда можно наблюдать  явление, при котором возможна свобода от привязанности. Но это всего лишь проявление того, что бывает, когда следствие отделяется от причины. К привязанности стремятся даже тогда, когда активно отрицается ее необходимость.

А теперь самое главное. Как известно, Другой подтверждает реальность моего бытия.  Возникает вопрос — зачем мне нужно подтверждение, если я и сам достаточно хорошо знаю, что я есть? Мне кажется, дело в том, что подтверждение от Другого не полностью комплементарное. Наоборот, это подтверждение избыточное и в этой избыточности заключается смысл. Когда можно узнать больше, чем надеешься, задавая вопрос. Словно бы во мне есть что-то такое, что я не могу обнаружить без помощи другого и это что-то — источник радости, которую невозможно купить за валюту аутизма. Поэтому привязанность это инструмент для обнаружения этой скрытой от моего взгляда зоны. Когда я задаюсь вопросом “какой я?”, мне никогда не ответить на него исчерпывающе без дополнения “и какой я для тебя?”.

Привязанность приводит к достижению целостности не в смысле эмоционального слияния или физической неразлучности. Привязанность начинается с ощущения собственной автономии и как это ни парадоксально, автономию укрепляет. Автономия это не символ отсутствия нуждаемости и вершина контрзависимости. Автономия в данном ключе это честность в принятии себя. В привязанности я не меняюсь радикально, я не становлюсь человеком с другими ценностями и взглядами, а наоборот, получаю возможность продолжать быть тем, кто я есть. Привязанность, возможно, делает нас чуть более свободными в этом необходимости.

Из этой значимости привязанности как того пространства, где появляется возможность столкнуться с уникальным опытом, который невозможно воспроизвести индивидуальным усилием, возникает и избегание этого состояния. Потребность в привязанности или полностью игнорируется или все то, что с ней связано, становится навязчиво контролируемым. В последнем случае территория индивидуализма становится чрезмерно охраняемой. И тогда привязанность, формально присутствуя в виде пунктиров отношений, фактически ничего не меняет. Эта привязанность похожа на настоящую, но в ней нет риска оказаться в незнакомом месте, дойти до той точки, где отсутствуют ориентиры, столкнуться с замешательством от того, что и другой точно также рискует и тем самым проявляет высшую степень доверия к тому, кто рядом.

Как известно, прошлое — враг мысли. Не в том смысле, что любая новость это всего лишь воспоминание, а в том, что прошлое заставляет мысль двигаться вдоль привычной траектории. Прошлое создает центр тяготения, вокруг которого прокладывается маршрут в настоящем. Мы путешествуем по контурным линиям смысловых карт и называем это свободой выбора. Порой необходимо приложить достаточно много усилий, чтобы выглянуть головой из окопа привычных взглядов. Моя мысль заключается в том, что привязанность позволяет сделать это более эффективно.

Привязанность изменяет гравитационный фон и тем самым скорость протекания обменных процессов. Если привязанность позволяет задержаться на платформе настоящего чуть больше времени, чем обычно, тогда поезд из прошлого может уйти, не дождавшись забывчивого пассажира. Как я уже говорил, привязанность сама по себе ничего не меняет, она просто помогает еще больше быть самим собой.

Одним из частых видов нарушения этого процесса бывают ситуации, при которых люди вступают в отношения, но не устанавливают привязанности. То есть взаимодействуют друг с другом из таких позиций, которые не предполагают взаимного выхода на “нейтральную” территорию. Они продолжают топтаться на своих границах, опасаясь их покинуть. Это удерживает партнеров от необходимости импровизировать и рисковать. Иногда подобные взаимодействия изначально не равны и это также делается с одной лишь целью — быть недоступным для другого, быть неуязвимым для его влияния. Страх, который удерживает от привязанности, связан с переживанием ужаса поглощения, потому что частым маркером отношений в этом случае становится потеря контроля над своей жизнью. В этом месте в фантазиях одного из партнеров возникают представления о потере свободе, о подчиненности и вынужденном следовании курсом другого, что в некоторых случаях чревато даже разрушением личности.

Такой избегающий тип привязанности часто сопровождается невозможностью строить отношения, не сливаясь с партнером. Как будто всякий раз перед человеком ставится выбор — или слияние или дистанция — и этот выбор не предусматривает рассмотрения других вариантов решения. В этой ситуации можно получать отличную поддержку от партнера, но и при этом быть слишком зависимым от его присутствия. Потому что выход из слияния переживается как тотальное отвержение. Как будто Карлсон, поднявший Малыша от земли, улетает по своим делам и оставляет последнего без опоры в воздухе.

Человек, который с раннего возраста вынужден был бороться за личное пространство, где происходило становление его личности, в дальнейшем расширяет охраняемую территорию до фантастических размеров. Это заставляет его защищаться там, где не было ни малейшего намека на угрозу. Поэтому дистанция, которую необходимо преодолеть для того, чтобы оказаться с ним рядом, слишком велика. Но если такое происходит,  он становится беззащитным, поскольку границы вынесены далеко на периферию и уже не способны оберегать.

Привязанность становится невозможной, когда существует неосознанное ожидание того, что просьба об ее установлении окажется неудовлетворенной. Тогда о ней не получается просить, потому что согласно внутренней реальности вопрошающего ответ либо не дадут, либо он не будет искренним, либо его не получится услышать. В этом случае потребность в привязанности всякий раз опознается слишком связанной с болью и сожалением и поэтому не разворачивается дальше.Потребность в привязанности, актуализирующаяся в присутствии другого, так и остается аутистическим проектом, не выходя на границу контакта.

В этом случае потребность в привязанности атрофируется как всякая функция, которая долгое время не была использована. Возникает впечатление, что даже при наличии объекта, к которому привязанность может быть устремлена, она натыкается на убеждение в том, что заинтересованность другого человека — невозможное или совершенно бесполезное событие. Несмотря на приглашение, встреча не осуществляется, поскольку пространство “между” является совершенно не исследованным. Возбуждение от возможностей сменяется рутинной стратегией избегания  любой тревожащей вовлеченности. Как если бы попытка попросить эмоциональную поддержку однажды провалилась и с тех пор в отношения можно вступать не для получения бонуса, а для избегания дискомфорта, когда объект привязанности воспринимается только как носитель требуемых качеств.

Привязанность часто создает поглощенность отношениями, что делает человека крайне беспомощным в проживании автономии. Иногда вместе с привязанностью как будто заканчивается и сама жизнь, поскольку в отсутствии первой любые проявления витальности становятся чересчур тяжелой ношей, от которой хочется избавиться. Личность может опираться только на то, что делает ее живой, когда она ходит путями своих желаний. Но если такое опознавание себя возможно только в рамках закончившейся привязанности, этот выбор приносит с собой несчастье и пустоту.

Привязанность — это место встречи, которое нельзя изменить. Привязанность распространяется больше, чем на одну жизнь. Привязанность — такой процесс, в котором невозможно сфальшивить и остаться в этом незамеченным. Потому что согласием на меньшую искренность мы предаем не другого, а самого себя. И это предательство нельзя пережить, потому что в случае успеха переживать будет некому и нечем.