ОНКОЛОГИЯ. ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ. ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ. И НЕ ОЧЕНЬ.

Ирина Стуканева

Сегодня была на плановой проверке у доктора. Сдала анализы. Результат будет через неделю. И вот вспомнилось…

Три года назад во время профилактического визита к гинекологу, после его подозрений относительно состояния моего здоровья, меня так же отправили сдавать анализы. Подозрение на онкологию.

Как потом было? Было страшно и больно. Многочисленные анализы. Тревожное ожидание результата. Месяц в областной онкологической клинике. Операция. И снова тревожное ожидание результата.

И счастье! Дикое счастье и радость от того, что всё обошлось на этот раз! Я, сдержанная и внешне уравновешенная все эти дни ожидания, бросилась на шею доктору, которая принесла мне известие о том, что «всё в пределах нормы». Тискала уставшего врача в объятиях и  ревела, как белуга от счастья. И вся наша женская  палата вместе со мной радовалась и ревела. Такие уж мы женщины.. можем выносить невыносимое, а можем «раскисать» в самый казалось бы неподходящий момент.

Онкология – это то, что может случиться с каждым. Никто не застрахован. Ничто не может быть гарантией.

Я когда впервые попала в областной онкологический центр, то удивилась огромному количеству людей там. Мужчин, женщин. Ходишь по улице и не задумываешься о том, что кто-то может болеть. А здесь… огромная концентрация горя. И надежды.

Месяц в больнице. Где не все выздоравливают. Что видела. Что поняла.

Люди по-разному реагируют на жизнь. На смерть почти у всех схожая реакция – это страх. А диагноз «рак» — это соприкосновение с этим страхом.

Мои подруги по палате. И по несчастью.

Надя. О таких говорят «кровь с молоком». Лет сорока. Всю жизнь прожила в деревне. Много работала. Всё горевала, что пролёживает бока на больничной койке. Возмущалась тем, что много всяких анализов. И всё так долго. Порывалась уехать домой: «Муж там другую приведёт, пока я тут валяюсь». И таки уехала потом. Когда узнала, что диагноз подтвердился. Просто уехала. Сказав: «Будь, что будет».

Валентина Ефимовна. Под восемьдесят. Интеллигентная, очень вежливая. Измученная прошедшей операцией и двумя химиями, которые не остановили метастазы. Назначили облучение. Тихонько плакала по ночам. Говорила: «Я не вынесу боли. Умереть бы без боли».

Галя. Пятьдесят лет. Худенькая как девочка. Она знала, что с ней что-то происходит уже давно – несколько раз забирали с работы от того, что теряла сознание. Откладывала визит к врачу до последнего. Живя в небольшом посёлке, для неё это была целая история – поехать в город, бросить на день дом, работу, хозяйство. Дочь, которую воспитывала одна без мужа. «Авось обойдётся», говорит,  думала. Её привезли с кровотечением, которое останавливали в течение нескольких суток. Потом назначили курс облучения. Потом должна была быть операция. Она всё говорила: «Деньги у меня есть. Я зарабатывала и откладывала. Для дочки. Но как она будет без меня?».

Инна. Двадцать четыре. Вторая химия. Сидя под капельницей, (лежать она не могла – её тошнило), с яростью и болью: «Пусть уж меня прооперируют! Пусть выбросят матку и все эти женские органы, где завелась эта зараза! Я не хочу детей! Я не хочу ничего! Я не могу уже это терпеть!»

Людмила Петровна. Под шестьдесят. Очень кроткая. В прошлом главный бухгалтер какого-то крупного предприятия. После операции несколько лет назад ушла с работы. Повторная операция. Назначили облучение. Ходила в церковь, что на территории больницы. Молилась. Говорит: «Значит Богу так было угодно. Раз он дал мне такое испытание, значит даст и силы его вынести».

Света. Моя ровесница на тот момент – сорок шесть. Дизайнер одежды. Она не лежала в нашей палате, но была частым гостем. Заходила поговорить, поддержать. И словом и просто собой: «Смотрите, мне сказали, что я должна была умереть, а я живу!».

Я… Я замкнулась в своём одиночестве и страхе. В том одиночестве, когда ты один на один со смертью. Не с какой-то эфемерной смертью, а со своей. Близкие люди поддерживали как могли. Но страх, будто стальной цилиндр. Я – здесь, внутри. А они – там, снаружи. И чем больше я уходила в себя, тем прочнее, непробиваемее становились стены этого цилиндра. Мало из того что происходило извне я видела и слышала.

А близкие люди тоже страдали. И не знали какие слова мне говорить. Очень мало кто знает «правильные» слова в таком случае. Да я и сама не знала.

Просто почувствовала, что говорить с тем, кто смертельно болен важно и нужно. Говорить обо всём. О жизни и о смерти. Слушать, быть рядом. Когда вот такие разговоры происходили у нас в палате, когда я слушала и говорила, когда поддерживала и успокаивала, когда сочувствовала и сопереживала, и видела, что человеку легче становится, тогда тиски и моего собственного страха будто разжимались. И я могла воспринимать заботу о себе. Легче становилось.

В моём случае, помогая другим – я помогала себе.

Онкология – бич нашего века. Я не буду приводить данные о количестве заболеваний онкологией на душу населения в странах СНГ, вы сами можете их найти при желании. Достаточно, наверное, вспомнить кого-то из близких или знакомых вам людей, кто столкнулся с подобным диагнозом. Думаю, что такие люди есть в вашем окружении. Если с медицинской поддержкой у нас ещё шатко-валко, то с психологической совсем худо.

В психологической помощи нуждаются сами онко-больные люди. В психологической помощи и поддержке нуждаются родственники заболевших людей, потому как не знают, зачастую, как и чем помочь близкому человеку. В психологической помощи нуждаются врачи онкологических клиник. Процент «выгорания» у них, думаю, наиболее высок среди врачей.

Я понимаю, что на территории постсоветского пространства ещё не скоро в каждой онкологической клинике будет психолог. Поэтому важно уметь помочь себе и близкому человеку, если коснулась беда.

Что важно знать. Пять стадий принятия болезни переживает не только сам больной человек, узнавший о смертельном диагнозе, но и близкие родственники больного. Знание об этом, возможно, добавит понимания происходящего.

Вот эти пять стадий, выделенных Кюблер-Росс (1969) из наблюдений за реакцией больных после оглашения им смертельного диагноза. (из «Справочника практического психолога» С.Л.Соловьёвой.)

Фаза отрицания болезни.(анозогнозическая). Больной отказывается принять свою болезнь. Психологически происходит вытеснение ситуации. При посещении врачей пациенты прежде всего надеются на отрицание диагноза. Извечный ход спасительной мысли о врачебной ошибке, о возможности нахождения чудодейственных лекарств или целителя дает передышку простреленной психике, но в то же время в клинической картине появляются нарушения сна со страхом уснуть и не проснуться, страх темноты и одиночества, явления во сне «покойников», воспоминания войны, ситуаций угрозы жизни. Все нередко пронизано одним – психологическим переживанием умирания.

Действительное положение вещей скрывается как от других людей, так и от самого себя. Психологически реакция отрицания дает возможность больному увидеть несуществующий шанс, делает его слепым к любым признакам смертельной опасности. «Нет, только не я!» – самая обычная первоначальная реакция на объявление смертельного диагноза. Вероятно, целесообразно молчаливо согласиться с больным. Особенно это касается лиц, осуществляющих уход за больным, а также ближайших родственников. В зависимости от того, насколько человек может взять события под свой контроль, и насколько сильно поддерживают его окружающие, он преодолевает эту стадию тяжелее или легче. По мнению М. Хегарти (1978), эта начальная стадия отказа признавать реальность, изоляции от нее является нормальной и конструктивной, если она не затягивается и не мешает терапии. Если времени оказывается достаточно, то большинство больных успевают сформировать психологическую защиту.

В этой фазе отражается спорность вопроса об индивидуальном подходе в необходимости знания правды о прогнозе и ситуации. Бесспорно, представляет ценность смирение перед судьбой и принятие ее воли, но нужно отдать должное тем, кто борется до конца, без надежды на победу. Вероятно, здесь имеют место и личностные качества, и мировоззренческие установки, однако бесспорно одно: право выбора – за пациентом, и мы должны отнестись к его выбору с уважением и поддержкой.

Фаза протеста (дисфорическая) . Вытекает из вопроса, который ставит себе больной: «Почему именно я?». Отсюда возмущение и гнев на окружающих и вообще на всякого здорового человека. В фазе агрессии полученная информация признается, и личность реагирует поиском причин и виноватых. Протест против судьбы, негодование на обстоятельства, ненависть к тем, кто, возможно, явился причиной болезни, – все это должно выплеснуться наружу. Позиция врача или сестры – принять этот выплеск на себя из милосердия к пациенту. Мы всегда должны помнить, что агрессия, не находящая объекта вовне, обращается на себя, и может иметь разрушительные последствия в виде самоубийства. Важным для завершения этой стадии является возможность излить эти чувства вовне. Следует понимать, что это состояние враждебности и гнева – закономерное, нормальное явление, и сдерживать его больному очень трудно. Нельзя осуждать больного за его реакции, по сути, не на окружающих, а на свою судьбу. Здесь больной особенно нуждается в дружеской поддержке и участии, эмоциональном контакте.

Фаза агрессии также носит приспособительный характер: сознание смерти смещается на другие объекты. Упреки, брань, гнев носят не столько агрессивный характер, сколько заместительный. Они помогают преодолеть страх перед неизбежным.

Фаза «торга» (аутосуггестивная) . Больной стремится как бы отложить приговор судьбы, изменяя свое поведение, образ жизни, привычки, отказываясь от самых разнообразных удовольствий и т. п. Он вступает в переговоры за продление своей жизни, обещая, например, стать послушным пациентом или примерным верующим. При этом происходит резкое сужение жизненного горизонта человека, он начинает выпрашивать, выторговывать себе те или иные поблажки. Это, прежде всего, просьбы к врачам относительно послабления режима, назначения обезболивания, или к родственникам с требованием выполнения различных прихотей. Этот нормальный «процесс сделок» для узко ограниченных целей помогает пациенту прийти к соглашению с реальностью все укорачивающейся жизни. Желая продлить себе жизнь, больной нередко при этом обращается к богу с обещаниями смирения и послушания («Мне нужно еще немного времени, чтобы закончить начатые дела»). Хороший психологический эффект в этой фазе дают рассказы о возможном спонтанном выздоровлении.

Фаза депрессии . Приняв неизбежность своего положения, больной с течением времени неизбежно впадает в состояние грусти и печали. Он теряет интерес к окружающему миру, перестает задавать вопросы, а просто все время повторяет себе: «На этот раз умереть предстоит именно мне». При этом у пациента может появиться чувство вины, сознание своих промахов и ошибок, склонность к самообвинению и самобичеванию, связанное с попыткой ответить самому себе на вопрос: «Чем я это заслужил?»

Каждая душа имеет свою «копилку боли» и, когда наносится свежая рана, заболевают и дают о себе знать все старые. Чувства обиды и вины, раскаяния и прощения перемешиваются в психике, складываясь в смешанный комплекс, который трудно пережить. Тем не менее, и в оплакивании себя, и в составлении завещания, где находят место и надежда на прощение, и попытка что-то исправить, депрессивная стадия себя изживает. В страданиях происходит искупление вины. Это зачастую закрытое состояние, диалог с самим собой, переживание печали, вины, прощания с миром.

Депрессивное состояние у больных протекает по-разному. В ряде случаев основное печальное настроение усугубляется реактивными моментами, связанными с потерей частей тела или функций, важных для целостного образа «Я», что может быть связано с перенесенными по поводу болезни хирургическими операциями.

Другой тип депрессии, наблюдаемый у умирающих больных, понимается как преждевременное оплакивание потери семьи, друзей и самой жизни. По сути это тяжелое переживание потери собственного будущего и признак начальной стадии следующей фазы – принятия смерти. Такие больные особенно трудны для всех людей, кто соприкасается с ними в этот период. У окружающих они вызывают чувство тревоги и беспокойства, душевного дискомфорта. Любые попытки ободрить или поддержать больного шуткой, бодрым тоном голоса воспринимаются им как нелепые в этой ситуации. Больной замыкается в себе, ему хочется плакать при мысли о тех, кого он вынужден вскоре оставить.

В этот период вольно или невольно все те, кто окружает больного, начинают избегать общения с ним. Это касается как родственников, так и медицинского персонала. При этом, в особенности, у родственников возникает неизбежное чувство вины за свое такое поведение и даже, порой, невольные мысленные пожелания умирающему более быстрой и легкой смерти. Даже родители больных детей не являются в данном случае исключением. Окружающим такое отчуждение может показаться бессердечным родительским безразличием к умирающему ребенку. Но родственники и медицинский персонал должны понимать, что эти чувства при данных обстоятельствах нормальны, естественны, представляют собой действие естественных механизмов психологической защиты. Врачу и психологу следует помочь преодолеть у ухаживающих за больным эти чувства и попросить несмотря ни на что продолжить эмоциональную поддержку умирающего. Именно в этот период больной более всего нуждается в душевном комфорте, сердечности и теплоте. Даже чье-то молчаливое присутствие в палате у постели умирающего может оказаться полезнее, чем какие бы то ни было разъяснения и слова. Краткое объятие, похлопывание по плечу, пожатие рук скажут умирающему, что о нем беспокоятся, заботятся, что его поддерживают и понимают. Здесь всегда необходимо участие родственников и выполнение, по возможности, любых просьб и желаний больного, хоть как-то направленных к жизни и деятельности.

Фаза принятия смерти (апатическая) . Это примирение с судьбой, когда больной смиренно ждет своего конца. Смирение означает готовность спокойно встретить смерть. Измученный страданием, болью, болезнью, пациент желает лишь отдохнуть, наконец, уснуть навсегда. С психологической точки зрения это уже настоящее прощание, конец жизненного пути. Смысл бытия, даже неопределяемый словами, начинает распускаться в умирающем и успокаивает его. Это как вознаграждение за проделанный путь. Теперь человек не клянет свою судьбу, жестокость жизни. Теперь он принимает на себя ответственность за все обстоятельства болезни и своего существования.

Бывает, правда, и так, что больной, приняв факт своей неизбежной кончины, смирившись с судьбой, вдруг вновь начинает отрицать неизбежность принятого уже фатального исхода, строит при этом радужные планы на будущее. Подобная амбивалентность поведения по отношению к смерти логически понятна, так как агония – это одновременно и борьба за жизнь, и отмирание. В этой фазе надо создавать у больного уверенность в том, что он не останется в финале один наедине со смертью. В зависимости от своего духовного потенциала на этой стадии врач может позволить себе привлекать по необходимости религию.

Удельный вес, соотношение отдельных стадий у разных людей значительно различаются.

То, что хочу ещё добавить. К заболевшему человеку, даже к заболевшему смертельной болезнью, не относитесь как к уже умершему. Будьте рядом. Настолько, насколько это возможно. Сочувствие, сострадание, сопереживание, поддержка – всё это важно. В простых словах и действиях. Так, как умеете.

Не менее важно не бросаться в другую крайность, когда из самых лучших побуждений, мы сами решаем, что было бы лучше для больного. Прислушивайтесь. Позвольте ему самому участвовать в принятии решений относительно своей жизни.

И оставайтесь здоровы!

***************************************************************************

Запись на индивидуальные сессии  и консультации

ЛЮБОВЬ НАРЦИССА

Татьяна Мартыненко

Речь пойдет о нарциссической части, и по традиции, только в аспекте любовных отношений. Это наиболее уязвимая и хрупкая часть личности в поле межличностных взаимодействий, потому что пресловутая самооценка формируется именно здесь, в нарциссическом поле. В нарциссической части такие разные понятия как «любовь» и «признание» сливаются, становятся тождественными. Наш внутренний нарцисс очень нуждается в (безусловной) любви, но при этом старается любовь заслужить своими достоинствами и поступками. В этом суть нарциссического расщепления: нереалистичное Я, образ, т.н. ложное Self используется для достижения любви к настоящему, реальному Я. Нетрудно догадаться, что из этого получается.

Вообще, достижения являются главной ценностью для нарцисса, призмой и мерилом всего. Любовь, отношения также не являются исключением: и в этой сфере нарцисс должен быть успешен. Мета-потребность этой части личности — потребность в манипулировании: своим телом, предметами, людьми, чувствами людей, собственными чувствами. Нарциссическая часть развивается самой последней в онтогенезе, когда ребенок уже сформировал базовую безопасность и получил первичную автономию от матери, то есть, когда маленький человек начинает переживать себя как отдельное существо и самостоятельно постигает мир. Ребенок активно исследует мир и пробует его на прочность (равно как и себя), с возрастом становится все более и более функциональным, чтобы получить власть над окружающей средой, не быть беспомощным. Это естественный процесс, однако застревания приводят к дисбалансу, и нарциссический радикал начинает сильно выпирать. В крайнем проявлении можно говорить о формировании нарциссической личности (развитии нарциссического характера), когда человек утрачивает связь со своим подлинным Я и всю жизнь посвящает нарциссической декомпенсации.

Но вернемся к теме любви. Люди с ярко выраженным нарциссическим радикалом очень функциональны, обладают массой навыков и, как правило, успешны. Это искусные соблазнители и профессиональные сердцееды, всю жизнь шлифующие свою привлекательность. Однако у этого есть и обратная сторона — инструментальное отношение к себе и к людям: для нарцисса главное не процесс, а результат! Чувственную сферу нарцисс также воспринимает как поле для достижений: влюбить в себя кого-то, влюбиться (по собственному желанию, помните?), разлюбить… В попытке контролировать то, что контролировать невозможно, упускается главное. Если невротическая составляющая (привязанность, чувство принадлежности) очень слабенькая, нарцисс никогда не достигает удовлетворения в любви. При недоразвитой «шизоидности» (безопасность, аутентичность) в отношениях отсутствует глубина — два безупречных образа красиво играют в любовь…

Личности с выраженным нарциссическим радикалом — «конкретные ребята», они живут по понятиям, руководствуясь оценочными суждениями, в связи с чем бывают скучны и предсказуемы. Они склонны придерживаться интроецированного внутреннего кодекса, типа «настоящий мужчина», «истинная леди» и тому подобных клише, чтобы ориентироваться в мире таких непредсказуемых межличностных взаимоотношений. (Для органичной ориентировки нужна аутентичность, а истинные нарциссы этим не обладают). Никого не удивлю, что и партнера нарцисс также выбирает по своим высоким, и довольно жестким, стандартам. Любовь для нарцисса всегда «за что-то», профилирующее чувство — восхищение. Также ни для кого не будет новостью, что за идеализацией обычно следует обесценивание — это фирменный знак нарциссической динамики. Впрочем, в сексуальной любви мы всегда любим «за что-то» и это нормально, безусловной любовь может быть только родительская. Здоровая идеализация партнера необходима и задумана природой для сильного притяжения между мужчиной и женщиной, чтобы люди продолжали род. О патологическом нарциссизме можно говорить, когда идеализированный образ возлюбленного не имеет ничего общего с реальностью. Истинный нарцисс отчужден от самого себя, его интересует только ложное, идеальное Я — в той же степени, ему интересны только идеальные образы других. Тут есть хорошая новость: нарциссическое разочарование и обесценивание также имеет отношение только к образу Другого, но не к реальному человеку.

 

В связи с этим, нарциссическая динамика в любви завязана на страхе отвержения— как механизме проекции — и нарцисс делает все возможное и невозможное, чтобы его избежать, например, развивает механизм опережающего отвержения. Это более характерно для людей с нарциссической травмой, нежели для нарциссических личностей. В этой заметке, к сожалению, невозможно уместить все тонкости и различия понятий, связанных с нарциссизмом, но у всех нас присутствует та часть, где мы должны что-то из себя представлять, чтобы заслужить любовь — разница в степени выраженности и в истории ее формирования. Так или иначе, что характерно именно для нарциссической динамики — так это резкий и полный разрыв отношений.

Еще один интересный феномен из этого поля — так называемая, нарциссическая капитализация. Суть ее заключается в том, что человек готов бесконечно вкладывать ресурсы в себя, в партнера и в отношения, лишь бы избежать отвержения. То есть, при малейших признаках надвигающегося отвержения, человек с воспаленной нарциссической частью спешит «накачать» себя еще большими достоинствами, проявить невиданную щедрость и находчивость — то есть, старается подкупить объект любви, чтобы заполучить его расположение. Такое поведение произрастает из небезызвестной иллюзии всемогущества и заблуждения, что чужую привязанность можно контролировать. Опять же, в разумных пределах, это должно быть, нормально — патологией такая динамика становится, когда теряется чувствительность к ответным реакциям Другого, то есть, когда некая реальность игнорируется.

Но не забывайте, что нарциссическая составляющая — неотъемлемая часть личности, и справедливости ради, нужно добавить, что при ее недостаточном развитии человек в любви может быть неуклюж, неотесан — к примеру, какой-нибудь асоциальный шизоид, или простой, как валенок, невротик… Люди с развитым и гармоничным «нарциссом» очень привлекательны, харизматичны, достойны восхищения. Их главный враг в любви — непостоянство, а умение проживать кризисы в отношениях и любить «вопреки», а не «за что-то» — является зоной для роста.

Предательство в мелочах: как мы учимся предавать себя.

Реакция травматика на обретённую безопасность

Ключевая фраза – когда ребёнок оказывается в безопасности. То есть, среди любящих и поддерживающих людей. Среди тех, кто не обидит, а, наоборот, спасёт. И они-то, близкие и любящие, получают от младенца за то, какого он страха натерпелся. (подробнее – см. ниже цитату)

Это многое объясняет в терапии психологической травмы.
Травматики совершенно недаром пользуются репутацией ужасных, отвратительных, несносных людей. «Кусающих руку дающего», неблагодарных, злобных и агрессивных.

Например, на терапевтической группе участники возьмутся жалеть несчастного (действительно несчастного) травматика, горько оплакивавшего свою участь, а тот в ответ злобно огрызается и говорит гадости.

Ну как вынести такое мерзостное поведение? И травматик тут же огребает от возмущённых согруппников, и поделом. И уползает в свой угол ещё более обиженным и несчастным.

Фактически, травматик демонстрирует тому, кто его жалеет и поддерживает, вот этот самый младенческий протест. И только терпение и поддержка могут утихомирить его крик. Это не от злобы, это вопль о помощи: мама, посмотри, как мне было плохо без тебя.

Именно поэтому добрая воля (без готовности выносить и контейнировать запредельное количество агрессии от травматика) обычно не помогает: ну сколько выдержит обычный среднестатистический человек?

Ну раз, ну два. Травматик же, дошедший до психотерапии, уже был депривирован десятилетиями. У него возмущения и горя много накопилось. У него море разливанное чувства одиночества и непонимания.

Боль от психологической травмы лучше выливать на специально обученного психолога. Это его работа – выносить и справляться.

Собаки переживают расставание так же, как маленькие дети. 
Для них ушедший близкий — всё равно, что пропавший навсегда. 
Для животных и маленьких детей нет понятия времени

Британские учёные Джон Боулби, Джеймс и Джойс Робертсон, изучавшие детей, отделённых от семьи, описали три стадии, через которые проходит ребёнок, надолго оставленный без матери.

Первую определили как «протест»: огорчение, недовольный плач, поиск исчезнувшей матери, стремление её вернуть. Любопытно, что ребёнок, воссоединяясь на этой стадии с матерью, обычно на какое-то время становится просто несносным – будто в наказание матери за то, что бросила. Дав выход раздражению, ребёнок возвращается в норму. Он вновь обретает равновесие, хотя по-прежнему очень чувствителен к долгому отсутствию матери.

При более продолжительной разлуке ребёнок оказывается на стадии «отчаяния»: он очень тихий, несчастный, отрешённый и вялый. Прекращает играть. Кажется, что потерял интерес ко всему на свете. Прежде, когда отсутствовало правильное толкование ситуации, больничный персонал делал вывод, что ребёнок перестал волноваться, успокоился. Но в действительности ребёнок на этой стадии почти смирился с тем, что мать никогда не вернётся. Попав же домой, он куда дольше переживает пережитое. Вроде бы совсем лишившийся уверенности, он ещё крепче привязывается к матери. Может продолжительное время оставаться подавленным. Прежде, чем войти в норму, обычно проходит стадию «протеста» и бывает очень трудным. Как ни странно прозвучит, но это хороший знак.

Ну а третья стадия – «отчуждение» – самая серьёзная. После «отчаяния», если мать отсутствует, ребёнок внешне оправляется. Оживляется, с виду уже не так несчастен, опять начинает играть и реагировать на окружающих. Прежде медицинский персонал и в этом случае полагал, что ребёнок вернулся в норму. Теперь мы знаем, что фактически ребёнок только поверхностно восстановил своё равновесие… уничтожив любовь к матери. Такой ценой он может справиться со своей потерей.

Не так страшно потерять маму, если она не любима. Воссоединение матери и ребёнка, пережившего стадию «отчуждения», может оказаться горестным для всей семьи. Ребёнок кажется переменившимся, неискренним, эмоционально отдалившимся – по той причине, что его любовь к матери мертва, или, так сказать, заморожена. Из этой стадии вывести его труднее всего.

(Робин Скиннер, Джон Клииз «Семья и как в ней уцелеть»)

***************************************************************************

Запись на индивидуальные сессии  и консультации

Две ловушки, в которых гибнут отношения с желаемым партнером.

Наталья Острецова

Отношения с женатым любовником

***************************************************************************

Запись на индивидуальные сессии  и консультации

Связи ножницами не режут. Записки психотерапевта.

***************************************************************************

Запись на индивидуальные сессии  и консультации

Эмоциональный голод по любви. Если вам постоянно хочется есть.

Ирина Дыбова

***************************************************************************

Запись на индивидуальные сессии  и консультации

Дети и взрослые с избегающей привязанностью

Внутренний ребенок в панике — в поисках родительской фигуры

Ольга Гусева

Посмотрите вокруг: кого Вы видите?

Оглядываясь по сторонам себя, Вы заметите, почти наверняка, других людей: они спешат по своим делам, едут в автомобилях, гуляют с детьми, пишут что-то в своих аккаунтах соцсетей, ходят на работу, планируют отпуск, делают ремонты, покупают вещи — живут, одним словом.

И за этой суетой повседневной жизни под масками взрослых людей притаились дети: маленькие, голодные и страдающие от страха дети.

Кто этот удивительный персонаж: внутренний ребенок?

Он живет внутри своей собственной активной жизнью, которую может игнорировать взрослое сознание, и каждый раз он всплывает на поверхность, когда надо строить отношения с другими людьми: делать трудный жизненный выбор, совершать непростой телефонный звонок, выяснять отношения со значимым другим, назначать цену за свои услуги, искать работу или клиентов, воспитывать собственного ребенка и т.д.

Базовая потребность этого внутреннего ребенка — ВЫЖИВАНИЕ и как следствиебезопасность. И эта потребность никогда ни у кого из нас не удовлетворялась (и не удовлетворяется сейчас) окончательно и бесповоротно.

Дело в том, что с самого нашего появления на свет эта потребность в выживании, безопасности и защите поставлена в зависимость от родительской фигуры.

Что происходит в периоде от 0 до 2-х лет?

Мама рожает ребенка и — еще каких-то лет двадцать назад — его тут же относили странные и раздраженные на жизнь тётьки в белых халатах и клали среди таких же как и он, одинаково запеленутых, пищащих и голодных младенцев. Мама могла увидеть дитятю только по расписанию, чтобы покормить и на это отводилось 30-40 минут, через которые ребенка забирали от материнской груди — никого при этом не интересовало: успел он поесть и рассосать материнскую грудь или нет. В родильных отделениях дети могли заходиться плачем по несколько часов подряд и никого это особо не тревожило — только мамочки, лежа в общей палате, переглядывались друг с другом, гадая о том, не их ли ребнок плачет и надеясь — что младенцев (с бирками на ручках) не перепутают.

Эти странные и всемогущие большие фигуры, которые распоряжались потребностями ребенка и их удовлетворением, не исчезали и с приездом малыша в родительский дом.  Фигур становилось поменьше, но все они также были всемогущественны и непонятны абсолютно.

При негативном развитии событий потребность в еде, безопасности, ласке для абсолютно беззащитного человеческого детеныша могла не удовлетворяться вообще, заходясь младенческим криком ребенок мог часами лежать, ожидая взрослого, который его покормит и приласкает, поменяет пеленку и создаст комфортные условия в кроватке.

И тогда развитие сознательной, взрослой части блокируется этими травмами, нанесенными базовому чувству безопасности, и с этого момента — какая-то часть психики застывает в досознательном (до 2-х лет) возрасте с ощущением непередаваемого ужаса и паники. Паники беспомощного детеныша, которого окружают могущественные и равнодушные родительские фигуры — фигуры взрослых. Состояние этого малыша — шок. Такой же шок, который испытывают детеныши любого животного, попавшись в лапы хищника — это шок-анестезия, шок, предшествующий гибели от когтей и зубов могущественного зверя-охотника.

Этот шок называется состоянием иммобилизации — замирания. Он формирует во взрослом возрасте самые сильные защиты сознательного разума. Это состояние шока настолько непереносимо (по-сути, это переживание безысходности, предшествующее неминуемой смерти), что сознательный разум, когда он начинает пробуждаться в возрасте 2-3-х лет постарается как можно дальше отдалиться от чувствования, чтобы никогда больше не чувствовать этого шока.

При позитивном развитии событий — более или менее благополучно проживает малыш свои младенческие годы, ощущая, что его маленький прикроватный мирок абсолютно уютен и безопасен, а большие фигуры непонятных взрослых — дружелюбны и он может даже ощущать (думать он еще не умеет), что он — ВЛАСТЕЛИН этих фигур: они появляются, когда он начинает плакать и удовлетворяют его потребности, которые с каждым днем становятся все сложнее и разнообразнее — это начинает формироваться его сознание.

Что начинает происходить после 2-х лет?

Между двумя и тремя годами начинается процесс интересной игры в жизнь: весь мир вдруг расцветает множеством мелких и таких завлекательных деталей и в общем-то вполне обоснованно — мир вертится вокруг ребенка. Тут есть моё Я: а там — игрушки разноцветные, одни — одушевленные, другие — нет. Одни могут все и распоряжаются другими, а другие — просто притягивают своей непонятностью.

А что Вы хотите — животная природа биологической оболочки пока самая главная в этом процессе: выжить любой ценой, кушать и получать удовольствие от жизни. Только два понятных ему ощущения: удовольствие и боль.

И вот тут-то родительские фигуры начинают протестовать против того, чтобы быть полностью в распоряжении ребенка: они не игрушки. Сейчас нужно объяснить это ребенку, но при этом сделать это так, чтобы он не потерял это ощущение безопасности и не сделал для себя вывод о том, что мир агрессивен и хочет его уничтожить.

Все кажется хорошо, если бы не одно НО: такое отношение ребенка к родительской фигуре и его ЭГОЦЕНТРИЗМ вдруг пробуждают в родителях неудовлетворенные потребности их собственных внутренних дитятей (разной степени травмированности) — и начинается конкурентная борьба.

«Я с тобой поиграю, если буду себя хорошо чувствовать», — говорит мама

«Ты должен быть послушным. Это все из-за папы я болею, надеюсь, что ты никогда не будешь себя вести так, как он»

Ребенок делает по-детски нелогичный вывод, что его потребности, зависящие от взрослых, могут быть удовлетворены, если он сможет помирить маму, папу и сделать так, чтоб мама не болела. Он ищет способы это сделать — но никогда его попытки не достигнут результата. Потому что мамой и папой будут выдвигаться все новые и новые условия, при которых, наконец-то, потребности малыша якобы будут удовлетворены.

Не папа виноват, так денег нет в семье и приходится маме много работать. Есть деньги и папа — нет здоровья  и т.д.

В общем, находится много вариантов для того, чтобы родительские фигуры, от которых зависит удовлетворение базовых потребностей малыша, вместо получения удовольствия от игры в жизнь в моменте здесь-и-сейчас заставили ребенка стараться выполнить «очередное условие» для получения счастья. Этот список не заканчивается никогда.

И в конце-концов ребенок сдается: «все бесполезно, я беспомощен». Все-равно я никому не нужен, никто обо мне не позаботится.

И это переживается как настоящее ПРЕДАТЕЛЬСТВО.

Именно тот возраст, в котором малыш прекратит свои попытки бороться за реализацию своих потребностей — и станет возрастом его внутреннего травмированного ребенка. С этого момента его разум начнет выстраивать прочные стены защиты от переживания безысходности, беспомощности, страха и паники его внутреннего малыша.

Ребенок не мыслит философскими категориями — он не может сказать себе, что эти мама и папа сами-то с собой разобраться не могут, а потому им не стоило пока меня рожать. Они не могут мне дать то, в чем я нуждаюсь, так как не то что меня, а себя-то толком не понимают. Им самим нужно на психотерпаию — лечить своих внутренних травмированных детей.

Вместо этого ребенок откладывает все эти нереализованные потребности — формирует своего рода счет на предъявителя. И можете не сомневаться — бессознательные попытки найти ТУ САМУЮ родительскую фигуру, которая оплатит счет не прекратятся никогда.

Но разум ребенка уже знает, что в этой жизни: «КАЖДЫЙ САМ ЗА СЕБЯ».

К сожалению, к тому моменту как ребенка постигло это озарение, он уже изрядно выдохся, пытаясь решать непосильные для себя задачи: пытаясь влиять на этот мир (его родителей и другие фигуры), чтобы он удовлетворил его потребности. А потому, ко всем прочим радостям и наработанным детским стратегиям манипуляции, добавляется еще и состояние выученной беспомощности.

Вся грусть этого этапа в том, что эта часть психики под названием «травмированный внутренний ребенок» отныне и навсегда становится тем самым хвостом, что будет вилять всей собакой. Теряется радость и непосредственность реального ребенка и его способность получать удовольствие от игры в жизнь в угоду наращиванию технологий манипуляций и влияния значимыми другими, дабы удовлетворить базовые потребности в безопасности, выживании, еде, комфорте и близости.

Со временем технологии защиты сознания от боли, страха, паники и шока внутреннего ребенка становятся все более искусными и изощренными.  И к 20-ти годам мы уже и забываем про то, что в нас может жить травмированный ребенок.

Кто-то начинает спасать мир и помогать людям, таким образом стараясь сделать этот мир более экологичным и безопасным для их внутреннего ребенка. Другие стремятся заработать как можно больше денег — ведь деньги это эквивалент выживания в современном мире. Когда-то их реальный ребенок провел для себя аналогию в том, что если у мамы-папы будет много денег, то его базовые потребности, наконец-то, будут удовлетворены.

Третьи стремятся найти такую желанную и значимую для них родительскую фигуру, что удовлетворит все их потребности, в отношениях с партнером.

Четвертые в качестве такой родительской фигуры выбирают Бога (или еще какое-нибудь могущественное существо).

Пятые выбирают себе ИДЕЮ в качестве родительской фигуры. Пока они следуют за этой идеей, они чувствуют в себе силы, им кажется, что их поддерживает: страна, религия, направление психологии, кумир, общие цели и прочее, что может создать в их психике некое подобие ощущения безопасности и стабильности.

Родительской фигурой может стать кто и что-угодно для кого-угодно. Адепты «школы 3-его дня после полнолуния» или фанаты Цоя, патриоты, убивающие за идею, или преданный сотрудник фирмы «Рога и копыта», авторитет, написавший книгу, или диктор на ТВ…

Кто и что-угодно для кого-угодно. Вечный поиск голодного ребенка с изощренным умом взрослого, желающего зацепиться за что-то, что позволит чувствовать себя хоть чуточку более защищённо.

Мы стараемся быть идеальными или наоборот — отвязными и привлекать внимание своей непокорностью, воюя и ища все те же родительские фигуры во внешнем мире и ощущая боль, идущую от родительских фигур, отпечатанных в памяти нашего бессознательного.

В любой момент каждый из нас может неосознанно спроецировать на другого, зацепившего своим поведением боль и страхи нашего внутреннего ребенка, свои ожидания и требования к родительской фигуре (дома, в магазине, в дороге, на работе и т.д.), точно так же, как и каждый из нас может стать экраном для таких же проекций на себя со стороны других людей.

И снова оглянитесь вокруг себя:

И еще раз повертите головой по сторонам — что и кого Вы видите? Как много людей вокруг Вас делают то, что они делают запросто ради удовольствия, словно играя. Играя работают, играя создают партнерства, играя покупают и продают недвижимость, делают ремонт и даже вступают в отношения — относясь к ним как к удовольствию от новой игры (конечно же с поправкой на взрослое сознание и уважение к партнеру)?

Или, все-таки, Вы видите, что мир — это конкурентная борьба за ресурсы, необходимые для выживания внутреннего ребенка, наращивание технологий манипуляции и борьбы с другими — такими же голодными внутренними детьми — и поиск все новых и новых родительских фигур с целью предъявить счет к оплате?

Как исцелять своего раненого внутреннего ребенка?

Для начала — признать его наличие и разрешить себе чувствовать его страх, панику, боль. Не реагировать на них очередными стратегиями защиты и манипуляций, кидаясь в новые конфликты за идею или ища более подходящего партнера, или зарабатывая очередной миллион (или давая себе обещание его заработать), или разрабатывая очередную концепцию спасения мира, а просто ПРОЖИВАЯ чувства внутреннего ребенка.

Его нужно начать узнавать — узнавать те моменты, когда он испытывает приступ страха и паники и заставляет Ваш разум искать выход.

В эти моменты Вы по определению молодеете до его возраста и принимаете решения с его уровня мышления и сознания. И решения эти затягивают Вас в воронку борьбы, в которой силы «противника» (того, от кого зависят потребности ребенка и кто распоряжается так необходимыми ему ресурсами) превосходят Ваши собственные силы. Так и разыгрываются в жизни одни и те же устойчивые сценарии.

Это очень непросто разрешить себе ощутить панику своего внутреннего ребенка и прожить ее вместе с ним. Ведь Ваше взрослое сознание уже может оказать ему позитивное покровительство в те моменты, когда он испытывает страх и шок, но для этого необходимо чувствовать то, что чувствует он, но при этом не терять свою самость в его чувствах.

По моим наблюдениям внутренний ребенок не взрослеет по приказу сознания: «Ать-два, построился, преодолел страх и вышел из своего кокона — ты уже большой (большая)!»

Этот процесс происходит постепенно, иногда в течение нескольких лет, когда Вы своим взрослым сознанием снова и снова разрешаете своему внутреннему ребенку рассказывать Вам о его потребностях, испытывать страх, гнев, паниковать, проживать шок, снова и снова убеждая его в том, что:

• можно злиться;
• можно говорить о своих чувствах;
• можно быть неудобным для других;
• можно бояться;
• можно просить о помощи;
• можно отказывать и говорить «нет» без оправданий;
• можно не стараться нравиться и угождать другим;
• можно быть непоследовательным и менять точку зрения, передумывать;
• можно о чем-то забывать;
• можно мечтать о том, о чем хочется;
• можно экспериментировать;
• можно радоваться без причины и грустить без объяснений;
• можно баловать себя без причины;
• можно совершать ошибки;
• можно отдавать и получать что-то безо всяких условий;
• можно признаваться себе в самых неприятных помыслах, поступках и чувствах и не испытывать за это вины или стыда;
• можно ни перед кем не оправдываться;
• можно быть искренним и уязвимым и не стыдиться этого;
• можно просто жить, играя и с удовольствием

Иногда для этого нужна долгосрочная терапия, где психолог становится попутчиком, который снова и снова говорит внутреннему ребенку клиента слово «можно», помогая клиенту сформировать взрослую и принимающую (покровительствующую) часть его психики, которая возьмет на себя роль заботливого и разумного помощника, на которого сможет опереться его внутренний ребенок.

Потребность в том, чтобы нас (нашего внутреннего ребенка) принимали — проживается в отношениях с другими.

И очень глубокого — на уровне нашего внутреннего ребенка — мы уже не верим, что нас как нас примут.  Наш внутренний ребенок рассуждает так: «Если меня не поняли и не приняли мои родители, то кому вообще я могу в этом мире доверять? Даже они не справились с этой задачей — наверное тогда у меня вообще нет шансов быть любимым. Я никчемность, я плохой»

Внутренний ребенок настолько в этом уверен и настолько не доверяет тому, когда о нем заботятся другие люди, что в ответ на их заботу может начать устраивать им настоящий экзамен, испытание на то, смогут ли они его, по-прежнему, терпеть и о нем заботиться, если он будет «выкаблучиваться».

И, конечно же, другие люди это испытание не проходят, так как у них есть их собственные травмированные внутренние дети, отнимающие очень много сил, плюс они (со своей взрослой позиции) видят перед собой не маленького ребенка, а взрослого (как им кажется) человека.

В этом смысле попытка предъявить свой детский счет к реальному другому (партнеру, другу, начальнику, Богу, стране, правителю и пр.) всегда обречена на провал, а это травмирует внутреннего ребенка еще сильнее.

Вопрос лишь в том, на что тратятся силы: на все новые и новые попытки найти родительскую фигуру во внешнем мире и выставить ей счет или же на выращивание и развитие собственной взрослой части, которая сможет позаботиться о внутреннем ребенке и помочь ему исцелиться и снова начать играть и получать удовольствие от процесса игры в жизнь.

Как понять то, насколько внутренний ребенок травмирован?

Для этого стоит понаблюдать за тем, сколько из детских моделей поведения и мышления мы проявляем в своей повседневной жизни.

[Далее идет список, составленный моей коллегой Галиной Орловой на основе книг Томаса Троуба, с моими комментариями]

ДЕТСКИЕ МОДЕЛИ МЫШЛЕНИЯ и ПОВЕДЕНИЯ:

1) Нетерпение, неумение откладывать удовольствие (желание получить «все, сразу и сейчас»)

2) Неумение просить, открыто заявлять о своих потребностях и желаниях. Попытка достичь желаемое через «догадайся сам», а если ты не можешь дать мне то, что мне требуется, без моей подсказки, то это уже и не ценно.

3) Неумение принимать отказ, слышать «нет» (без поиска причин отказа и требования оправданий от отказавшего). Желание заставить другого оправдываться, желание сделать его должником за его отказ.

4) Неумение говорить «нет». Попытка быть хорошим (хорошей), вуалировать свой отказ под разные «объективные» причины

5) Страх ошибок и их избегание (в том числе страх лишний раз привлечь к себе внимание). Страх наказания, страх лишиться любви и внимания, если окажусь неудобным, неправильным, сделаю не то, что от меня ждут.

6) Неразумность: неумение отличать полезное и главное от несущественного и второстепенного. «Одержимость»: навязчивое поведение, навязчивые мысли, постоянный анализ прошлого, желание во всем быть идеальным. Неумение расставить приоритеты, страх что-то упустить, жадность (страх что-то потерять, пролить хоть каплю, просыпать хоть крошку, упустить хоть одного клиента)

7) Обвинение других и желание их «исправить» («меня разозлили» (обидели, не поняли), «я хочу, чтобы он (она, они)…..»). Желание переделать мир так, чтобы он стал более безопасным для внутреннего ребенка.

8) Неумение прощать и принимать людей такими, как они есть. Обидчивость (мстительность).

9) Требования и ожидания («они должны»). Перекладывание ответственности на других.

10) Игнорирование чувств, желаний, настроений других людей, детский эгоцентризм («ХОЧУ, невзирая ни на что»). Вступление в борьбу с внутренними детьми других людей.

11) «Волшебное» мышление: идеализация людей (наделение их супер-пупер способностями родительской фигуры), игнорирование реальности (иллюзии, фантазии)

12) Неумение видеть последствия, считаться с ними и принимать ответственность на себя за них.

13) «Реактивное», бессознательное поведение (гнев, обида, вина, зависть, месть), манипулирование другими и притворство

14) Склонность делать глобальные выводы и обобщать («всегда», «никогда»)

15) Неумение быть «на равных», огромная потребность в похвале и жалости

16) Зависимость от мнения окружающих, желание «быть хорошим для всех»,»нравиться всем»

17) Неумение поддерживать и подбадривать себя самому, зависимость от внешних поглаживаний

По количеству этих моделей, проявляемых в повседневной жизни, Вы можете посмотреть на то, насколько сильно Ваш внутренний ребенок напуган и нуждается в покровительстве и развитии взрослого сознания.

Ситуация в современном мире большого количества раненых и конкурирующих друг с другом за ресурсы детей под масками взрослых и отсутствия каких-либо гарантий безопасности порождает на уровне коллективного бессознательного почти истерику, в которой поиск очередной внешней родительской фигуры, которая защитит (ну или хотя бы виновного, которого можно уничтожить и тогда все якобы снова станет хорошо), приведет лишь к очередной ране предательства и разочарования, нанесенной собственному внутреннему ребенку.

Исцелить внутреннего ребенка может только внутренний любящий родитель под покровительством внутреннего же мудрого взрослого.

Утолить нельзя жить. Как «выглядит» эмоциональная зависимость и что с ней можно сделать?