«Ты где?» вместо «здравствуй»; «что случилось?» вместо «как у тебя дела?»; «мне без тебя плохо» вместо «мне с тобой хорошо»; «ты мне всю жизнь испортил» вместо «мне так нужна твоя поддержка»; «я хочу сделать тебя счастливой» вместо «я так счастлив рядом с тобой»…
Зависимость слышно. Хотя мало кто обращает внимание на смысл сказанного и замечает тонкую грань между словами любви и словами-симптомами зависимых отношений. Не обязательно быть специалистом, чтобы научиться различать, когда речь идет о контроле и желании обладать другим.
Мама, которая на сына «всю жизнь положила»; жена, которая постоянно «держит руку на пульсе» своего мужа; мужчина, который после смерти супруги приговаривает: «Мне незачем больше жить»…
Одна из задач нашей книги — показать, что зависимость часто маскируется под любовь. Почему ее путают с любовью, почему зависимость предпочитают любви?
Зависимость многими психологами определяется как навязчивое состояние непреодолимого влечения к чему-либо или кому-либо. Такое влечение практически не поддается контролю.
Попытка отказаться от предмета влечения приводит к тяжелым, болезненным эмоциональным, а порой и физическим переживаниям. Но если не предпринимать никаких мер по снижению зависимости, она будет прогрессировать и, в конце концов, может полностью захватить и подчинить себе жизнь человека. При этом человек находится как бы в измененном состоянии сознания, которое позволяет ему уйти от тех проблем реальной жизни, которые кажутся ему непереносимыми.
Эта, чаще всего скрытая от сознания, выгода и мешает отказаться от зависимости, несмотря на то, что ценой сохранения и усугубления зависимости может стать утрата отношений, здоровья и даже жизни.
Зависимость — это личностное отклонение, личностная проблема и, по мнению некоторых специалистов, может считаться болезнью. Часто в исследованиях медиков и психологов акцент ставится именно на последнем определении: зависимость понимается как болезнь, а ее происхождение видится в наследственности, биохимии, ферментах, гормонах и пр.
И все же в психологии есть направления, которые относятся к этой проблеме иначе. В книге «Освобождение от созависимости» (М.: Класс, 2006) Берри и Дженей Уайнхолд пишут: «Общепринятая медицинская модель утверждает, что созависимость является наследственным заболеванием, …и неизлечима». «Мы полагаем, что созависимость — это приобретенное расстройство, являющееся результатом остановки (задержки) развития…».
Мы можем еще привести в качестве примера мнение отечественного врача-нарколога, профессора Валентины Дмитриевны Москаленко, книги которой «Зависимость: семейная болезнь» (М. : Пер Сэ, 2006) и «Когда любви слишком много» (М. : Психотерапия, 2007) также открывают не медицинскую, а психологическую модель, несмотря на то, что автор — врач-нарколог.
В. Д. Москаленко предлагает так понимать созависимость: «Созависимый человек — это тот, кто полностью поглощен тем, чтобы управлять поведением другого человека и совершенно не заботится об удовлетворении собственных жизненно важных потребностей».
Две модели — медицинская и психологическая по-разному понимают происхождение зависимости и связанной с ней созависимости. В центре медицинской модели — биохимия и гены, в центре другой — проблемы личности.
Мы не будем решать вопрос соотнесения двух моделей. Скажем только, что и та, и другая в чем-то права. Модель медицинская необходима для понимания клинического аспекта зависимости как состояния организма. Модель психологическая необходима, чтобы понять, как и откуда возникают созависимые отношения, как в них формируются зависимые личности, какие психотерапевтические стратегии можно строить.
Эти две модели можно рассматривать как взаимодополняющие, а не как взаимоисключающие, противоположные.
Магические объяснения происхождения эмоциональной зависимости, такие, как сглаз, порча, приворот, кармические связи и пр., которыми одно время так модно было увлекаться, оставим без внимания, как противоречащие нашим научным, ценностным и религиозным убеждениям.
Итак, мы видим, что зависимость определяется многими разными способами — как болезнь, с понятием симптомов и синдромов; как особое состояние, в которое человек попал в результате психологической травмы или при дефиците каких-то отношений в семье. Но нам представляется не таким важным дать определение понятия зависимости, как понять следующее:
Первое: зависимый человек — это тот, кто полностью или в большей части своей жизни ориентирован на себя не напрямую, а опосредованно — через другого; ориентирован — то есть зависит от чужого мнения, поведения, отношения, настроения и т.д.
И второе: зависимый — это тот, кто не заботится о своих подлинных потребностях (физических и психологических), и поэтому испытывает постоянное напряжение из-за неудовлетворения собственных нужд (это состояние в психологии называется фрустрацией). Такой человек не знает, чего он хочет, не пытается реализовать собственную ответственность за удовлетворение своих потребностей и живет как бы вопреки самому себе, во зло себе, если так можно сказать, ожидая или требуя заботы от окружающих.
Слово «зависимость» (аддикция, аддиктивное поведение) используется сейчас в самых разных сочетаниях: химическая зависимость (алкоголизм, наркомания), лекарственная зависимость, шопоголизм, зависимость от еды (нарушения пищевого поведения), адреналиновая зависимость (зависимость от острых ощущений), зависимость от работы (трудоголизм), от игры (игромания) или компьютера и др.
То, что все эти зависимости вызывают большой интерес у специалистов, детально изучаются и описываются, объясняется просто — любого рода зависимость оказывает огромное влияние как на жизнь человека, который от нее страдает, так и на жизнь тех, кто входит в его окружение.
В психологической литературе существует специальный термин «созависимость», описывающий зависимость не от алкоголя, наркотиков и др., а от самого зависимого близкого человека. В этом случае «собственная личность созависимого — его „я“ — заменяется личностью и проблемами человека, от которого он зависит».
Не только ученые занимаются проблемой профилактики и преодоления зависимости — в последнее время множатся группы самопомощи анонимных алкоголиков, наркоманов, игроманов, созависимых (например, существуют группы «Взрослые дети алкоголиков», АЛАНОН для родственников наркоманов и т. д.).
Ни один социальный слой, ни одна культура не может похвастаться отсутствием проявлений в той или иной форме различных зависимостей. Так, немногие знают, что в некоторых епархиях РПЦ создаются группы анонимных алкоголиков для священнослужителей, потому что эта проблема уже давно перестала быть «личной», «частной» — она касается всех.
Есть и еще один немаловажный аспект, который необходимо учитывать при обсуждении склонности к зависимости, — это влияние социальных стереотипов, поддерживающих и оправдывающих зависимое поведение.
Например, уважение трудоголизма: «Какой достойный человек! Сгорел на работе!»; оправдание алкоголизма: «У него такая тяжелая жизнь/сложная работа/плохая жена — как же ему не пить!»; восхищение сексуальной зависимостью: «Настоящий мужчина, мачо, альфа-самец!» и алкоголизмом: «Силен мужик! Сколько может выпить!»; воспевание созависимых отношений: «Я — это ты, ты — это я, и никого не надо нам» (популярная песня) и т. п.
Личностно незрелому (инфантильному) человеку трудно противостоять подобному «гипнозу общепринятого», легче плыть по течению, быть «в тренде». В нашей практике консультирования приходится постоянно сталкиваться напрямую или опосредованно с темой зависимости и созависимости.
Анализируя накопленный нами и другими психологами опыт, хотелось бы понять, как, когда и при каких условиях формируется и развивается у личности склонность к возникновению зависимости. В данной книге мы ограничимся описанием эмоциональной зависимости от другого человека и попытаемся наметить направления исследования, которое даст пищу для дальнейших размышлений.
УСЛОВИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ЗАВИСИМОСТИ
Какие факторы способствуют возникновению созависимого поведения и формированию зависимой личности?
Таких факторов множество и их все можно разделить на несколько категорий: исторические — касаются всех; социальные факторы — касаются некоторых слоев общества; семейно-родовые — касаются истории и жизни моей семьи; и личные — касаются только моего опыта.
По поводу генетической заданности, «врожденности» созависимого поведения мы не встречали серьезных научных исследований — ученые уделяют больше внимания химическим зависимостям, чем эмоциональным.
Предполагаем, что скорее можно говорить о том, что предрасположенность к эмоциональной зависимости впитывается ребенком «с молоком матери», то есть передается не на генетическом уровне, а через поведение, эмоциональные реакции и способы выстраивания отношений в семье, где ребенок растет и познает мир. Поэтому генетический фактор мы здесь не рассматриваем.
Исторические факторы у разных народов эти факторы могут принимать различные формы и иметь разные причины, но суть их будет похожа.
К формированию созависимого поведения ведет то искажение детства ребенка, которое всегда происходит, если общество в целом постигают какие-то трагедии. Это войны и революции, трагедии стихийного поряди (землетрясения, извержения вулканов, наводнения и пр.), эпидемии, это социальные перемены и экономические кризисы, ну и, конечно, такие потрясения и трагедии, которые имели место в судьбе нашего Отечества, — гонения, преследования, геноцид, репрессии и т. п.
Едва ли в нашей стране есть семья, члены которой могут сказать, что в роду никто не был репрессирован, раскулачен, не находился под подозрением или под следствием. В некоторых семьях репрессированы были до 90 процентов не только мужчин, но и женщин. И в таком роду, в такой семье несколько поколений несут на себе последствия пережитых страшных событий. Едва ли найдется в России семья, которую не постигла трагедия потери мужчины на Великой Отечественной войне, а теперь еще добавились к этому войны афганская, чеченская и другие. Это те исторические факторы, которые, в той или иной степени, присутствуют в жизни любого народа.
В тяжелые, трагические периоды истории народы и семьи сплачиваются, чтобы выжить, и начинают очень сильно зависеть друг от друга. Привыкшим с детства к стратегии выживания людям сложно перестроиться на «мирную» жизнь. Многие так и продолжают воевать или бояться, прятаться, защищаться, искать врагов там, где их нет, иногда даже среди своих родных. Когда доверие к миру подорвано, людям тоже становится трудно доверять. Но одиночество смерти подобно (в тяжелые времена одному не выжить).
Стратегия выживания диктует свои законы, один из них — «созависимые отношения выгодны». Вот и получается: с вами плохо и без вас нехорошо. Справедливости ради следует отметить, что реакция семьи на стрессовые ситуации зависит не только от вида и силы стресса, но и от сложившихся в семье взаимоотношений.
Есть здоровые семьи, обладающие достаточными психологическими и духовными ресурсами, которые помогают пережить практически любой кризис. Да и детство у ребенка в такой семье может быть вполне счастливым, несмотря на все пережитые сложности (конечно, кроме ситуаций смертельной опасности, а также потери одного или обоих родителей).
Социальные факторы: социальная обстановка, общественные стереотипы и установки, нормы и правила, принятая в обществе система ценностей — все эти факторы могут способствовать или, напротив, мешать становлению и развитию личности.
Вот пример — в России долгое время было принято, что оба родителя должны работать, а дети воспитывались в детских дошкольных учреждениях с самого раннего возраста. Нравственно оправданной была норма ранней социализации детей: «Коллективизм важнее индивидуального развития личности». В советском обществе поощрялись такие качества, как покорность, послушание, безынициативность, спокойнее было «быть, как все, и не высовываться». Беспечное, беззаботное детство не приветствовалось, так как многие думали, что, чем раньше ребенка приучить к ответственности и чем раньше он познает тяготы жизни, тем легче ему будет приспособиться к сложностям взрослого (безрадостного, изнурительного) существования. Современные психологи утверждают обратное: личности, лишенной радостного, беззаботного детства, очень сложно повзрослеть.
Еще пример: в советское время считалось, что достаточно иметь одного ребенка, чтобы обеспечить его всем «самым лучшим» (как правило, материальным), чего были лишены в своем детстве родители. Семьи были детоцентристскими: «Все лучшее детям!». Многодетность осуждалась: «Зачем плодить нищету?!», оправдывались аборты, хотя позже правительство стало поощрять рождение детей: льготы для многодетных, звание «Мать-героиня» и т. д.
Дети в таких социальных условиях, как правило, вырастали инфантильными и эгоистичными, с неадекватной (гипер- или гипо-) ответственностью, что, в свою очередь, было «фундаментом» для развития разного рода зависимостей и созависимых отношений. Сегодня социальные условия и нравственные ориентиры меняются, становятся, возможно, более многообразными, даже полярными. Но необходимо иметь в виду, что социальные факторы, в отличие от исторических, затрагивают не все семьи.
В обществе существует много различных социальных слоев и групп, которые в один и тот же исторический период могут находиться в разных социальных и экономических обстоятельствах, следовать разным нормам и правилам. Война, эпидемия, стихийные бедствия не щадят никого, а правила, принятые в конкретном обществе, касаются не всех.
Третья группа факторов — семейно-родовые. Историческая эпоха и социальное устройство общества оказывают большое влияние на жизнь рода и семьи. Под воздействием внешних условий формируются семейные сценарии и правила, которые в свою очередь отражаются на развитии конкретной личности, прежде всего, на психологическом здоровье детства.
Понятие «детство» мы употребляем в широком смысле слова — не пример одного ребенка или одной семьи, а именно в целом. Семейные факторы, влияющие на детство, вполне понятны. Если в жизни ребенка его мать и отец счастливы друг с другом (просто в общечеловеческом смысле), и ничто их не повергает ни в депрессию, ни в страхи и тревоги за свой дом, за будущее своего ребенка, за своих родителей, если в той или иной степени супружеская пара чувствует стабильность, радость своего бытия, радость своего супружества и родительства, тогда у ребенка есть условия для динамичного и здорового развития его личности.
Наоборот, как только в обществе разливается тревога, опасения и страх, тогда едва ли можно говорить, что в какой-либо семье, которая будет относиться к этому сообществу, может быть счастливое (с психологической точки зрения) детство. Мало кто может, проанализировав свое детство, сказать, что в нем таких событий не было. Социальные катаклизмы приводят к повышенному уровню тревоги у женщин, к напряжению, которое выливается в неадекватную агрессивность или, напротив, полную пассивность у мужчин.
Ребенок видит расстроенную, постоянно чем-то встревоженную мать, отца, срывающего злость на членах семьи или уходящего в запой от собственного бессилия и невозможности что-то изменить. Глядя на подобную безрадостную картину, детям трудно оставаться беззаботными и веселыми. Появляется чувство вины непонятно за что, желание спасти маму и папу и запрет на собственное счастье — нельзя позволить себе быть счастливым, когда в твоей семье счастливых не было.
Неблагополучная социальная обстановка у многих порождает страх. И этот страх передается детям. Мы можем видеть по своим детям, как они боятся того же что и мы, хотя для их страха уже нет никаких объективных причин. И это тревога, которая передается из поколения в поколение, — мы ею заражаем своих детей.
Но, как мы уже писали выше, не все одинаково реагируют на одни и те же события и условия. Конечно, у нас разные семьи, разные родовые системы, имеющие свой уникальный опыт проживания тех или иных событий — счастливых или трагических. Семьи отличаются по многим критериям и параметрам: по составу, количеству детей, по здоровью, по принадлежности к социальному слою и профессиональному сообществу, по нравственным и ценностным ориентирам и т. д., и т. п.
Судьба каждого члена семьи каким-то образом влияет на жизнь всего рода и отдельных людей. Ранние смерти, плен, депортация, казни, самоубийства, аборты, брошенные дети, изнасилование, разводы, предательства, уголовно преследуемые преступления (воровство, убийство и т. п.), тюремное заключение, алкоголизм, наркомания, психические заболевания — все это накладывает тяжелый отпечаток на многие поколения.
Самым сложным для потомков бывает принять в свое сердце без осуждения и проклятий всех членов своего рода и поблагодарить их за жизнь, доставшуюся очень дорогой ценой. Работы Анн Шутценбергер, Берта Хеллингера, Екатерины Михайловой, Людмилы Петрановской и многих других психологов показывают, какими сложнейшими переплетениями в судьбе человека могут сказаться подобные факты родовой жизни.
Но бывает и радостное наследство: прочные счастливые браки, любовь к детям, жизнестойкость и оптимизм, подвиги, крепкая вера, добродетельная жизнь, священническое служение, добрая слава одного или нескольких членов семьи. Такое наследство не только позволяет гордиться собственной принадлежностью к своему роду, но и дает силы, вдохновляет.
Помимо истории жизни рода, к группе семейно-родовых факторов относятся семейные сценарии, которые содержат установленные традиции и ожидания для каждого члена семьи и передаются из поколения в поколение, а также антисценарии — попытки (как правило, безуспешные) избежать заданного предыдущими поколениями сценария.
Например, типичный для нашего общества женский сценарий: «выйти замуж без любви — из жалости (или страха одиночества) за первого, кто «подвернулся», обратил внимание, и положить жизнь на спасение и вразумление непутевого мужа, постоянно жертвуя своими потребностями и благополучием детей».
В этом случае, например, дочь такой женщины попытается реализовать один из антисценариев: не выйти замуж; разводиться сразу, как только что-то начинает не устраивать в отношениях; выйти замуж за человека, который сам начнет перевоспитывать и переделывать ее под свой идеал и др., в любом случае — закончить жизнь в одиночестве с обидой на судьбу.
Форма в антисценарии меняется, но суть остается — неуважение к личности (своей и партнера), неумение любить, нежелание взять на себя адекватную ответственность — все это приводит к созависимым отношениям.
Как писала Анн Шутценбергер: «Мы продолжаем цепочку поколений и оплачиваем долги прошлого, и так до тех пор, пока „грифельная доска“ не станет чистой. „Невидимая лояльность» независимо от нашего желания, независимо от нашего осознавания подталкивает нас к повторению приятного опыта или травмирующих событий, или несправедливой и даже трагической смерти, или к ее отголоскам».
Но мы не будем столь категоричны — бороться с семейными сценариями, действительно, бесполезно, но можно их проанализировать, взять лучшее (а что-то ценное есть в каждом сценарии) и хотя бы немного изменить заложенную в них суть.
Еще к семейно-родовым факторам можно отнести семейные правила — гласные и негласные, всем известные, заданные культурой, а также уникальные для каждой отдельной семьи, известные только членам данной семьи.
Семейные правила, так же, как стереотипы взаимодействия и семейные мифы, прекрасно описаны в книге Анны Варги о семейной системной психотерапии: «Правила — это то, как семья решила отдыхать и вести свое домашнее хозяйство, как она будет тратить деньги, и кто именно может это делать в семье, а кто нет; кто покупает, кто стирает, кто готовит, кто хвалит, а кто по большей части ругает; кто запрещает, а кто разрешает. Словом, это распределение семейных ролей и функций, определенные места в семейной иерархии, что вообще позволено, а что нет, что хорошо, а что плохо… Закон гомеостаза требует сохранения семейных правил в постоянном виде. Изменение семейных правил — болезненный процесс для членов семьи. Нарушение правил — вещь опасная, очень драматичная» .
Примеров семейных правил можно привести множество: «В нашей семье ленивых не было, отдыхать НЕЛЬЗЯ, или можно, только когда все сделано (то есть никогда)»; «Молодые ДОЛЖНЫ слушаться, ВСЕГДА делать все, как говорят старшие, спорить с ними НЕЛЬЗЯ»; «Мужчины НЕ ДОЛЖНЫ показывать свои чувства, им НЕЛЬЗЯ бояться, плакать, быть слабыми (то есть живыми)»; «Чужие интересы ВСЕГДА важнее собственных — умирай, но товарища выручай».
Нарушителя ждут «карательные санкции», вплоть до отлучения от семьи. В связи с этим менять семейные правила очень трудно, хотя и возможно. В любом правиле содержится доля истины, поэтому не стоит от него отказываться совсем. Беда в том, что правила, понятые буквально, принятые без осознания и используемые без рассуждения, могут принести больше вреда, чем пользы, а иногда сделать жизнь невыносимой.
Семейные правила и установки важно осознавать, относиться к ним со здоровой критикой и пользоваться ими адекватно. Иначе, слепо следуя семейным правилам, можно незаметно для себя оказаться в зависимых отношениях.
Все мы принадлежим своей семье (даже те, кто не знает своих родных родителей), все мы так или иначе связаны невидимыми нитями, кровными узами со своими предками, близкими и дальними. И мы не можем отрицать, что включенность в родовую систему— очень важный фактор, который, безусловно, влияет на формирование зависимой личности.
Четвертая группа факторов — личный опыт конкретного человека, столь неповторимый, порой причудливый. Не только условия, в которых развивается личность, уникальны, но и субъективное восприятие действительности совершенно никем и никак не предсказуемо. Одни и те же события разные люди воспринимают особым образом, по-своему их интерпретируя и соотнося с уже приобретенным на момент события, таким же уникальным собственным опытом.
Более того, один и тот же человек может реагировать на одну и ту же ситуацию по-разному, в зависимости от своего самочувствия, настроения и прочего. Он может навсегда запомнить случившееся как несчастье, сломавшее всю жизнь, или как не очень приятный эпизод из детства.
Невозможно предугадать, как человек отреагирует на то или иное событие, и какие последствия оно будет иметь в его дальнейшей жизни. И мы можем только постфактум предположить, что вот это на меня повлияло так, и анализировать, каким образом это сказалось на становлении моей личности. Про другого человека наши догадки тоже останутся только догадками, ведь поиск жестких причинно-следственных связей — это попытка упростить жизнь с целью взять ее под свой контроль.
Поэтому, когда мы описываем какие-либо психологические закономерности, хорошо бы помнить, что жизнь намного сложнее, чем нам хотелось бы ее видеть. Да и про чудо не стоит забывать. Важно оставить в своих представлениях о логике течения жизни место Богу.
В бесконечных поисках виноватых «почему я такой?» надо отдавать себе отчет, что формирование нас как зависимых личностей — это не только наша или чья-то (родителей, школы, общества) вина, но и наша беда.
Это, можно сказать, наша судьба, в которой есть и промысел Божий, и собственный выбор. И этот выбор иногда выглядит совсем не как выбор, а как неизбежная необходимость, которая с нами случается.
Мы можем быть очень горько разочарованы, когда приходим к этому выводу: все вело к тому, чтобы я стал таким (или я стала такой). В этот момент, вместо напрашивающегося вопроса «за что мне это?», можно попробовать спросить себя «зачем мне это?»: зачем со мной случилось то, что случилось, зачем я родился в это время, в этой стране, в этой семье? Что важного и ценного есть в моем уникальном опыте? Как я могу использовать опыт своей жизни на благо себя и других?
Это зрелый подход к творческой задаче под названием «я и моя жизнь». Как радостно бывает общаться с человеком, который, например, много лет отдал алкогольной зависимости, а сейчас рассказывает о солидном стаже трезвости и о том, как он ведет группу самопомощи для анонимных алкоголиков, помогая другим выбраться из пут зависимости.
Как отмечал известный психолог Джеймс Холлис, «ранние детские переживания, а позже — влияние культуры привели нас к внутренней разобщенности со своим Я. Только воссоединившись со своей внутренней истиной, мы сможем твердо встать на ноги и вернуться на правильный путь… Нам следует отделить себя настоящих от тех, кем мы стали, от фактического, но ложного ощущения Я… Без значительных усилий, направленных на выполнение болезненного акта осознания, человек по-прежнему идентифицируется со своей травмой».
«Я — это не то, что со мной произошло; это то, кем я хочу стать» — эта фраза, по мнению Дж. Холлиса, должна постоянно звучать в голове каждого, кто не хочет остаться пленником своей судьбы.
Священникам и психологам часто приходится заниматься реабилитацией, если так можно выразиться. И на исповеди, и в частной беседе, и в психологической консультации приходится реабилитировать перед человеком его самого и его собственное прошлое, которое он готов проклясть, готов ненавидеть свое детство, свою семью, своих родителей. И наша задача здесь не в том, чтобы на «черное» сказать «белое», на плохое сказать, что оно было хорошим, радостным или оправдать любое преступление.
Наша задача, вероятно, заключается в том, чтобы помочь человеку набраться сил и мужества для признания и принятия всего, что с ним случилось, включая его собственные поступки, шаги и выборы. Пожалуй, труднее всего человеку признать свою свободу, хотя, может быть, он тогда и не думал, что это его свобода.
Чтобы избежать ответственности, мы порой отказываемся видеть свой свободный выбор, оправдываясь тем, что были вынуждены, «жизнь заставила», «события были сильнее», «по-другому было нельзя».
Но остается вопрос к самому себе, на который порой страшно дать честный ответ: «У меня действительно не было другого выхода или я не хотел видеть другой выход? А может, другой выход все-таки был, но он казался мне более опасным, сложным, непредсказуемым? Может быть, в том выходе, который я избрал, была какая-то, пусть неосознаваемая, выгода?»
Признать и принять себя и свою жизнь иногда очень сложно. Мы не можем переписать историю нашей жизни, но, став взрослыми, мы в силах изменить свое отношение к тому, что с нами произошло.
С духовной точки зрения, принять свою судьбу — это мужественный шаг освобождения, потому что вслед за принятием я открываю для себя свободу. Ведь как только я с чем-то в жизни соглашаюсь, принимаю это как факт своей жизни, я становлюсь «владельцем» этого события, а значит, могу выносить уроки и вносить какие-то изменения — хотя бы в эмоциональное отношение к собственным воспоминаниям.
Бывает, что человеку хочется вычеркнуть какие-то страницы своей жизни, забыть как страшный сон какие-то травмирующие или драматические события. Но открещиваясь от своего прошлого, мы избавляемся не только от боли и травм, но и от силы, которую приобрели, когда проживали тяжелые жизненные ситуации, выбирались из кризиса, от силы, благодаря которой мы выжили.
И еще, попутно, мы обесцениваем свой опыт, доставшийся нам ценой слез, страданий, ошибок, разочарований. Ведь любое испытание — это шанс понять что-то в жизни, узнать что-то новое о себе, повзрослеть. Как человек использует этот шанс — его личный выбор и ответственность. Кто- то может сломаться, озлобиться на весь мир, а кто-то станет добрее, внимательнее, терпимее.
Оглядываясь на свой жизненный путь, важно уметь признать: «Нет, это не только то, что со мной случилось; это то, чему я отчасти стал теперь и причиной, пересмотрев цену и ценность этого опыта для меня и изменив свое отношение к этим событиям, найдя в них новый смысл».
Когда я принимаю свою судьбу, я высвобождаюсь из того, что мне казалось прежде пленом и несвободой. Вот для чего нам нужен такой анализ — необходимо представление о том, от каких самых разных факторов зависят условия формирования в нас зависимого или свободного поведения.
Но поскольку все-таки мы говорим о любви как о том образе жизни, о том образе бытования, который дает человеку иной путь, свободный от зависимости, иную возможность, мы должны сказать, что как бы «плохо» ни обошлась судьба с человеком, с христианской точки зрения человек есть всегда душа живая. И потому в нем всегда есть любовь.
Эту любовь он может обнаружить в себе, присоединиться к ней, он может начать ею жить в любую минуту своей жизни. Вспомните примеры встречи с любовью, которые дает Лев Николаевич Толстой в описании смерти князя Андрея Болконского и в открытии Пьера Безухова в плену. А замечательный пример Гончарова: Обломов, который большую часть жизни бессмысленно провел на диване в грязном халате, вдруг говорит о свете, который спрятан в душе!
Многие люди говорят об этом свете — это свидетельствует, что у человека любовь есть, и она есть всегда, только у некоторых она спрятана, закопана очень глубоко в недрах души. Но такого человека, которого бы Бог не наделил при рождении любовью, нет и не было. А это означает, что у личности есть другой путь — не путь выстраивания созависимых отношений, которые он принимает как некий суррогат, но путь любви, в котором ему открывается безграничная щедрость (собственная щедрость) и свобода.
«Влюбленность, любовь, зависимость» Андрей Лоргус и Ольга Красникова
********************************************************************************
