Когда поднимается вопрос о формах организации психической реальности, среди многочисленных вариантов ее структуры можно выделить две основные формы, расположенные на противоположных полюсах континуума. Речь идет о невротической и психотической организациях, причем эта формулировка предполагает отсутствие какого-либо понятия “психическое здоровье”, находящееся за пределами этой классификации. Все, что привычно относится к здоровой психике так или иначе организовано невротически и более или менее известно “изнутри”. Попробуем коснуться мало понимаемой из невротической модели области психотического опыта и опишем феномены, из которых он состоит.

Для Фрейда психотический опыт был прямо противоположен невротическому, в котором сильное Ego препятствует бессознательным проявлениям, формируя мощные репрессивные защиты от запретного возбуждения. Результатом работы этих защит становится материал вытеснения, который и определяет всю дальнейшую жизнь невротика, появляясь в ней в виде оговорок, сновидений, странных выборов и всего того, что создает дефицит осознавания и намекает на существование еще одного уровня смыслов. Психотический опыт, напротив, организуется вокруг слабого Ego, которое не имеет возможности сопротивляться бессознательному, так, чтобы не быть заполненным его хаотическими проявлениями. Поэтому психотический клиент через расщепление и отрицание формирует ригидный, но хрупкий вариант идентичности, не предполагающий полисемантичности толкований, поскольку еще одна версия происходящего повергает психотика в хаос неопределенности и грозит исчезновением Ego. Если идентичность пограничной личности фрагментирована, то есть состоит из разрозненных и плохо связанных друг с другом, но устойчивых элементов, то идентичность психотика как будто бы держится на волевом усилии и все время нуждается в перепроверке.

Этот экзистенциальный ужас исчезновения более подробно описан в рамках теории объектных отношений, которая рассматривает психотический опыт как одну из незавершенных задач раннего развития. Выход из симбиотических отношений, когда мать и ребенок представляют из себя одно целое, возможен если только эти отношения дают ощущение безопасности и спокойствия. Если ребенок, пока еще не имеющий собственных механизмов для регуляции возбуждения, не получает успокоения от матери, он остается с ощущением того, что жизнь является опасным местом. Психотический клиент испытывает ужас распада связного Ego и это сильно отличается от страха поглощения или отвержения пограничного клиента, поскольку переживания последнего затрагивает вопросы отношений, а не существования. Можно сказать о том, что дальнейшая “взрослая” психотическая жизнь является компенсацией потери контакта с безопасной реальностью.

Конъюнктура психотического клиента состоит из раннего разочарования в способности реальности удовлетворить его потребности, которые, после череды отказов, приобретают форму зияющей пустоты. С одной стороны, это рождает ощущение того, что прореха никогда не сомкнется, с другой — что ненасыщаемая воронка может поглотить объекты любви и тогда они сами исчезнут. Такое переживание обращает стремление к родителям на себя, потому что тем самым психотик спасает реальность от уничтожения. Выбор развития происходит между аутизацией и попыткой встроиться в действительность. Для того, чтобы осуществить последнее, необходимо интроецировать опыт удовлетворяющих отношений, которые дают достаточно поддержки для развития. Психической реальностью становится то, что ранее было в отношениях. Можно сказать что психотик не находит свое место в происходящем.

Итак, всеобъемлющее ощущение внутренней пустоты является базовой компонентой психотического опыта. Это переживание хрупкости Эго, не имеющего устойчивой структуры и способного разрушиться под влиянием бессознательных аффектов ужаса, связывается с тотальным одиночеством, как отсутствием связей с человеческой реальностью. Последнюю мы можем рассматривать как общее семантическое пространство, для вхождение в которое необходимо обладать определенным набором кодировок, которые синхронизируют наше восприятие. Другими словами, пропуск в общую конвенциональную реальность опосредуется некоторым правилом для того, чтобы выделить из множества вариантов восприятия какой-то один. Невротическая организация начинается с момента инсталляции этой программы, когда во время эдипального конфликта отец устанавливает запрет и одновременно очерчивает пространство возможного.

Отцовская функция создает базовый фундамент смыслов, обладая которым, можно импровизировать и фальшивить, сохраняя при этом ощущение семантической принадлежности. Можно скользить вдоль привычных значений, держа перед глазами хлебные крошки для возвращения назад. Невротик при любом раскладе способен отыскать дорогу к символическому дому, который не знаком психотику. Психотик выпадает из ведущего и поэтому общедоступного семантического поля, поскольку у него отсутствует инсталляции оператора, который прописывает структуру символического порядка. Он лишается ощущения родства и не чувствует себя своим в окружении, в котором себя обнаруживает. Шизоидный опыт связан с отсутствием базовой безопасности, когда нет опоры на принадлежность. Поиск безопасности становится важнейшей задачей, без которой прочие способности оказываются нереализованными и поэтому психотический опыт это своеобразная остановка в движении к общности и разделенности.

Психотик формирует безопасность парадоксальным способом. Не имея возможности соотносить явление и символ так, как принято в окружающей реальности, к которой он не принадлежит в силу отсутствия этого понимания, психотик устанавливает это соответствие произвольным образом. Он пытается овладеть отсутствующей функцией и, таким образом, продуктивная симптоматика в виде бреда и галлюцинаций отражает эту попытку замещения. Несмотря на то, что психотические симптомы существенно дезорганизуют жизнь, они оказываются единственной формой контроля над реальностью, в которой психотик не укоренен. Бред это высказывание, которое обращено к отсутствующему символическому отцу и оно, как всякий символ, не является производным реальности, но наоборот, формирует ее и дает ей жизнь.

Включение в символическую реальность означает возможность быть услышанным, поскольку явление,стоящее за символом,будет распознано ее участниками предсказуемым образом. И если невротический клиент пребывает в символической реальности по умолчанию и поэтому способен играть с ее формой, то психотик стремиться схватить эту реальность и овладеть ею поймав в сети слов. Невротический субъект относится к символу так, как будто он имеет некоторое отношение к объекту, тогда как психотик — словно символ и есть объект. У невротика между самим собой и реальностью существует галлюцинаторная прослойка, которая, словно текстура, натянута на грубую и однозначную поверхность. Психотик прикован к этой поверхности и не имеет свободы отдаляться и приближаться к ней так, как ему заблагорассудится, он раб реального, он является частью пейзажа, он связан пуповиной с животным миром. Психотик стоит на фундаменте в то время как невротик парит в аэродинамической трубе над его поверхностью.

Символ обретает свое значение в референтном поле, один символ указывает на другой и место, в котором текстура прикрепляется к реальному, может спонтанно меняться. Есть мнение, что для психоза характерен хаос и отсутствие структуры, но можно сказать и обратное — психоз, что захваченность структурой. Невротический клиент способен допустить, что происходящее является частью его психической реальности, которая может меняться, если меняется определенная система отношений. Психотик уверен, что между его субъектностью и реальностью можно поставить знак равенства. Поэтому или реальность целиком управляет внутренней жизнью психотика, или наоборот, он способен воздействовать на нее напрямую, обращаясь с ней как с частью своего тела.

Психотический дискурс устроен очень просто, несмотря на то, что он может быть нашпигован фантастическим и неправдоподобными вещами. В отличии от невротического, в нем нет внутреннего пространства, которое содержит сомнение, релятивизм и двойственность. Психотик может испытывать амбивалетное отношение к объекту, однако он не способен иметь отношение к этому отношению, то есть, он не может быть тревожным или растерянным по этому поводу. Если психотик больше участвует в происходящем, то невротик больше участвует в отношении к этому участию.

В традиционном понимании психотик не видит разницы между объективной и психической реальностью. Если для невротика конфликт разворачивается внутри психики, то для психотической организации он вынесен на ее периферию и возникает там, где психическое формируется. Другими словами, Я психотика не имеет четких границ и поэтому психотической клиент может переживать себя с одной стороны, захваченным чем-то внешним, а с другой — исчезающим, не имеющим достаточных оснований для собственного бытия. Как будто бы в момент пробуждения реальность необходимо всякий раз конструировать заново, поскольку она не сохраняется в собранном виде.

Психотической пациент плохо понимает, как с собой обращаться. Словно бы инструкция по пользованию собой написана на неизвестном ему языке. Все, что рождается в его теле, все его проживаемые феномены кажутся неестественными, поскольку формирование базовой безопасности включает в себя называние и определение. Недостаточно просто сотворить твердь и свет во тьме — после этого необходимо утвердить, что это хорошо. Без этого признания со стороны родителей, психотик ощущает себя чужим в собственном теле, оно кажется ему взятым напрокат. Психотик фундаментально не уверен в себе, потому что он изначально не подтвержден, и поэтому вынужден прикреплять себя к тому, что находится за пределами его психики. В результате этого психотик оказывается или тотально растерянным, или наоборот, слишком ясным, производящим впечатление, что у него отсутствует бессознательное, поскольку галлюцинаторной прослойка создается за счет высших психических защит, которые являются достоянием невротическое клиента.

Психотик с легкостью формирует новые парадоксальные заключения, идущие вразрез со здравым смыслом и не сомневается в их валидности, однако эта способность обусловлена потребностью в нахождении универсального значения, той точки, с которой начинается его личная история (включающая в себя и весь окружающий мир). Он озабочен поиском дна, поскольку все время тонет в неопределенности. Психотик создает собственную модель реальности и успокаивается в этом воображаемом порядке, тогда как развязывание психоза возникает вследствие обнаружения другого смысла и тогда психотический клиент оказывается затопленным не упорядоченный потоком хаотических значений.

Терапия психотического клиента выстраивается вокруг его способа совладания с реальностью, в которую он был приглашен, но с которой не был ознакомлен. Психотический дефект, который появляется на раннем этапе развития, невозможно отформатировать из взрослого состояния, однако вполне реально компенсировать его влияние с учетом того, какую функцию он выполняет. Поскольку психотический клиент более всего озабочен проблемой безопасности, которая нарушается в тот момент, когда он теряет контроль над тестированием реальности, работа может быть направлена на исследование того, как образуется его опыт. Другими словами, если психотик привычно обеспечивает безопасность, овладевая словами, которые связывают реальность, то другим источником успокоения может стать связывание сознания и тела. Символы создают контуры реальности, расшатывание которых чревато развязыванием психоза. Тело создает векторы движения в пределах этих границ. Мы не должны стараться затащить психотика в нашу реальность, но обучая его лучше ориентироваться в своей, тем самым можем способствовать символическому обмену между этими двумя измерениями.