Бывают такие матери или фигуры их замещающие, которые «очень сильно любят своего ребенка». Они это активно декларируют, постоянно подчеркивают и со стороны это выглядит как сахарная рождественская открытка, где мать проводит все свои дни в неустанной заботе о ребенке. И все вроде бы хорошо и правильно, ведь мать, отдающая всю себя своему чаду это хорошая мать, и общество эту мысль поддерживает и восхваляет таких матерей, только вот ребенок в таких отношениях не выглядит счастливым и довольным. 
Вырастает глубоко зависимый, мучительно ощущающий свое бессилие человек. Он не знает себя, не различает своих желаний и потребностей, не умеет позаботиться о себе. Нет, кое-что сделать для себя он все-таки может, но обычно это ограничивается самыми простыми навыками самообслуживания. Там, где нужно напрячься и преодолеть себя, он пасует и отступает, потому как опыта преодоления себя у него нет. Ему это было негласно запрещено, иначе для чего тут мама старается? Такая мать всем своим поведением сообщает ребенку – я живу ради тебя, я все для тебя и за тебя сделаю, тебе ничего не нужно делать самому, я все предусмотрю и обо всем позабочусь, ты только должен радоваться. Радоваться не получается, потому что по сути мать проживает жизнь ЗА ребенка, не оставляя ему шанса самому воспользоваться своим правом распорядится собой, чему-то научиться, пройти через свои ошибки, приобрести свой багаж удач и неудач, извлечь из этого опыт.

В такой семейной системе ребенку не разрешено быть отдельной личностью. Его рожают с целью заполнить зияющие пустоты в мамином внутреннем пространстве, и он обречен всю жизнь обслуживать ее комплексы. Конечно, никто из участников драмы этого не осознает, но от этого она не перестает быть драмой, переходящей временами в трагедию.

Мать заполняет собой все пространство ребенка, не давая ему ни определиться со своими желаниями, ни почувствовать свои потребности, она их предвосхищает, дает наперед и с запасом и очень гордятся такой своей чуткостью. А ребенок вырастает с огромным чувством вины, которая затопляет все его существо, потому что вместо любви и благодарности за такую заботу, он ощущает только злость, гнев и отчаяние. Его не слышат, на него не обращают внимания, его не принимают всерьез. Он чувствует себя постоянно должным за то, что ему навязано.

Как это ни парадоксально, но все действия такой матери направлены не к ребенку, как это кажется со стороны, а к себе самой.

Часто она не умеет жить свою собственную жизнь, не различает своих потребностей и чувств, ее раздирают противоречия , и поэтому она находит внешний объект, чтобы компенсировать внутреннюю неудовлетворенность и неустроенность. Кто, как ни ребенок, лучше всего подходит на роль такого объекта. А поскольку собственные силы уходят на подавление своих внутренних конфликтов, то мать начинает пользоваться энергией ребенка и его ресурсами. Это такая забота наоборот — она ему дает, забирая у него же. Негласный посыл, который она транслирует своему ребенку – не проявляйся, будь слабым, я здесь для того, чтобы служить тебе, я ВОЗЬМУ твою энергию, твою инициативу, тебе это не нужно, я сама обо всем позабочусь, ведь я для этого живу. Какой страшный смысл – если ты мне не отдашь, я умру. Что может в этой ситуации выбрать ребенок?

Ребенок не может матери в этом отказать, хотя и чувствует, что все здесь поставлено с ног на голову. Но ведь он любит мать, и раз мама так хочет, то так тому и быть. Мать забирает жизненную энергию ребенка, распоряжаясь ею по своему усмотрению и, вырастая, он чувствует себя опустошенным, обессиленным, не способным справиться с жизненными задачами. Сильнейший внутренний конфликт между «мама же меня вырастила, она же добра мне желает, и вообще, это же мать!» и стремлением освободиться, сбросить с себя этот камень неустанной заботы, который лежит на груди и не дает дышать. Борьба между любовью и инстинктом самосохранения. Ребенок не может в этой борьбе победить и освободиться из-под материнского гнета, поскольку изначально заданные условия сами по себе абсурдны и в какой-то степени страшны для него. Это ощущается как восстание против того, кто тебя породил, против корней, которые питают, что само по себе противоестественно. В этой симбиотической связи все перепутано, слито воедино, ребенок как продолжение матери или мать, как продолжение ребенка, не понятно где свое, а где чужое и против чего протестовать. Нет ясных и четких границ, не понятно где кончается она, и где начинаюсь Я, и поэтому возникает страх разрыва, отделения, хотя по внутренним ощущениям именно этот разрыв и необходим, ради спасения себя самого.

Взрослый, выросший из такого ребенка, может провести в этих метаниях всю жизнь, так и не решившись разорвать эту болезненную связь с матерью, которая закрепилась в нем как некая внутренняя фигура. Он будет находить себе партнеров, и вымещать на них накопленные злость и гнев, он будет пытаться заменить зависимость от матери зависимостью от алкоголя, он будет ощущать апатию, отсутствие энергии и интереса к жизни. Такие взрослые говорят – я не знаю, чего я хочу, я ничего не чувствую, мне ничего не хочется. По сути, они способны лишь поддерживать свое минимальное функционирование, не расширяя свои жизненные горизонты, не стремясь к большему, не развиваясь и не получая удовлетворения ни от каких своих достижений. Они так и не решаются расстаться с фигурой матери, которая прочно укрепилась в их внутреннем мире и продолжает забирать все жизненные силы. Самое печальное, что и желания расстаться у них нет, поскольку это как сильнейший наркотик, который одновременно и облегчает и забирает жизнь